RSS
Аит-бин-Хадду
Красный глиняный муравейник касбаха начинался от подножия горы и занимал ее всю, оканчиваясь одиноким полуразрушенным строением на вершине. Ярусы глинобитных домов и высоких, сужающихся кверху зубчатых башен поднимались один за другим от внешней стены. Берег речушки, отделявшей касбах от деревни, был поделен на огороды – невысокий забор из глины и камней защищал посадки от пасущихся неподалеку коз. Мост через речушку явно не полагался, – в сухой сезон ее легко было перейти вброд, - и чтобы не мочить каждый раз ног, местные жители соорудили неподалеку от парковки импровизированную переправу из наполненных камнями мешков. Мешки уложили на дно цепочкой от одного берега до другого – их плоские влажно-бурые бока выглядывали из воды как черепашьи спины.
Загорелая ребятня поджидала нас у переправы, шлепая по мелкой воде в резиновых сапогах, - стоило мне следом за Мустафой шагнуть на ближайший к берегу мешок, как чумазые детские пальцы крепко ухватили меня за руку. От неожиданности я едва не поскользнулась на мокрой рогоже, - моим левым рукавом ловко завладел курчавый пацаненок лет десяти, решивший за небольшую мзду перевести меня через речку. Правый рукав пока оставался свободен, - стараясь удержать равновесие, я вытянула руку в сторону, - но и за него развернулась нешуточная борьба. Худая девчушка в толстой вязаной кофте едва не выпрыгивала из больших, не по размеру, сапог, стараясь дотянуться-таки до моей руки. Мальчуган поменьше сосредоточенно оттирал ее в сторону, норовя при этом уцепиться хотя бы за полу куртки. Их товарищи сновали вокруг в надежде на удачу… Борьбу за клиента стоило запечатлеть: "Снимай быстрее,"- крикнула я мужу, но только он навел объектив, как компания, не желая фотографироваться, с визгом и плеском кинулась врассыпную, оставив нас перебираться с мешка на мешок самостоятельно.
От переправы до ворот касбаха нас провожали гортанные выкрики хозяина двух задумчивых верблюдов, привязанных к ограде на берегу, а за воротами начались владения художников, торговцев коврами, продавцов сувениров, горшечников, резчиков, кузнецов - всех тех, чей товар мог заинтересовать туриста. Мустафа вел нас извилистой немощеной улицей между глиняных стен – большинство построек по сторонам были пусты, только первые этажи тут и там занимали лавки. Мохнатый ослик, навьюченный двумя бурдюками из толстой, как для покрышек, резины, выщипывал редкие травинки у двери гончарной мастерской.
Поблизости по выложенной жердями и обмазанной неизменной глиной крыше террасы бродили, глядя на бурую долину внизу, пятнистые овцы. "Тут кто-нибудь еще живет,- спросили мы Мустафу, - или это просто музей?". "Пара семей осталась, вон в том доме,- Мустафа махнул в сторону крыши с овцами, - в основном на туристах зарабатывают, показывают, как марокканский быт устроен. Остальных в новую деревню переселили, за реку."
Новые домики, выкрашенные в тот же глиняный цвет и украшенные поверху традиционными зубцами, располагались на другом берегу, вокруг парковки, где на веранде кафе нас дожидался Абдулла. Там женщины в цветных платках набирали воду из выложенного камнем колодца, стирали, раскладывали на крышах для просушки ковры, звали домой заигравшихся на школьном дворе в футбол мальчишек – за стенами нашего музея шла жизнь. "Оно и понятно, что переселили, - рассуждал между тем Мустафа, - это же как-никак памятник ЮНЕСКО, не дело тут хозяйство вести. А обитаемых касбахов в округе хоть отбавляй, только скажите своему шоферу – он вам покажет…"
Прикидывая, как объяснить Абдулле, что нам нужно показать обитаемый касбах, мы карабкались за нашим гидом все выше – остатки построек по сторонам улицы-тропы все больше напоминали причудливый глиняный Стоунхедж, обступивший полуразрушенную башню на самой вершине. Ветер гулко завывал у подножия башни, трепал клочковатые облака над головой, покрывал рябью серую поверхность реки, раскачивал внизу жесткие темно-зеленые листья пальм. Я остановились, чтобы сделать заключительный кадр – в объектив попали драматичное вечернее небо, освещенная сквозь прогалину в тучах стена башни, и Мустафа, как капитан на мостике, в развивающейся синей джелябе, "вареных" джинсах, белой рубашке и голубом галстуке в тонкую розовую полоску.
Глиняная деревня
Тяжелую створку ворот, собранную из необработанных пальмовых досок и укрепленную металлическими скобами, подпирал круглый бурый валун. Сразу за воротами вглубь глиняного муравейника уходил извилистый полутемный тоннель, - Абдулла не знал, как давно его выстроили, может семьдесят лет назад, а может и сто. Толстые пальмовые перекрытия успела затянуть густая белесая паутина – во многих местах бревна растрескались и угрожающе провисли под тяжестью верхних этажей. По сторонам тоннеля тянулись одна за другой стальные двери, - деревянная мало кому была бы здесь по карману. Каждый хозяин старался красить свою дверь, наваривая на стальной лист прихотливый узор из тонкой гнутой арматуры. Свет поступал сюда через уходящие вверх колодцы – там, на высоте трех-четырех этажей ярко синело небо и иногда проплывали легкие облачка.
Глинобитные многоэтажные дома касбаха, примыкая друг к другу вплотную, образовывали сплошной массив, обрывающийся по краям высокой крепостной стеной. Кое-где между домами оставались открытые сверху проходы и дворики. В одном, наклонившись над глубоким колодцем, можно было почувствовать прохладу воды, а крикнув услышать далекое эхо. В другом разместилась импровизированная футбольная площадка с нарисованными на стене краской воротами, - сдутый кожаный мяч валялся тут же, в углу, дожидаясь игроков.
"Вью панорамик," - объявил Абдулла, остановившись перед очередной дверью, - зеленой, с приваренной к ней арматурной пятеркой, - и потянул дверь на себя. Стальная створка открылась со скрипом – за ней обнаружилась прихожая с каменным полом и синими кафельными стенами. Вдоль стен в ряд выстроились разноцветные пластмассовые ведра с водой, еще одно ведро, побольше, с жестяным черпаком, стояло тут же на табуретке. Мощеные темной шероховатой плиткой ступеньки вели круто вверх.
"Это чей-то дом, - спросили мы Абдуллу, - тут живут?" "Home of my friends, - ответил Абдулла и показал на лестницу, - up.” Мы двинулись за Абдуллой вверх – оттуда доносилось бряканье посуды, плеск переливаемой воды, женские и детские голоса, смех. Молодая румяная толстушка в испачканном мукой фартуке приветливо поздоровалась с нами этажом выше в дверях кухни, - из-за ее цветастой юбки с любопытством выглядывал трехлетний карапуз. На следующей лестничной площадке нас встретила смуглая девочка в красном платке и стеганой телогрейке и двое серьезных близнецов лет десяти – видимо, ее братья.
Перебросившись несколькими словами с Абдуллой, вся троица присоединились к нам – следом за детворой мы преодолели еще один пролет и оказались наконец перед плотной лоскутной занавеской, из-за которой пробивался яркий дневной свет. Один из близнецов отдернул занавеску – щурясь от солнца, мы выбрались гуськом на обмазанную, как и весь дом, глиной крышу. На парапете по краю крыши сушились мохнатые шерстяные одеяла; под соломенным навесом блеяли овцы; на по середине, на небольшом возвышении, смотрела в небо внушительная спутниковая "тарелка".
Абдулла подозвал нас к парапету – за ним, слева и справа, выше и ниже, на таких же глиняных крышах среди других тарелок и развешанных для просушки ковров играли дети, паслись мохнатые козы, дремали, пригревшись, кошки. Побеленный прямоугольник минарета с закрепленным на верхушке громкоговорителем выглядывал из-за антенн. Звук работающего телевизора доносился снизу из открытого окна – суда по крикам болельщиков и скороговорке комментатора, транслировали футбольный матч. Из другого окна пахло свежеиспеченным хлебом, из третьего – супом.
07/08/2006