RSS
День 13
В три часа ночи постояльцам отелей обязательно стучат в дверь, чтобы они не проспали завтрак. Местная жизнь вообще очень ритуализована, особенно в рамадан: ислам и традиция предписывают, когда и что есть, во что одеваться и так далее. Обычно я не реагирую на стук, предпочитая перекусить утром в номере, но в этот раз решаю посмотреть, как народ питается.
Хозяин отеля приглашает меня (единственного постояльца в единственном на весь город открытом отеле - притом, что летом отелей работатет около сорока, и все забиты!) в свою комнату, где он смотрит порнуху в компании друзей. Тут ловится индийское порно, но канал закодирован: через секунду изображение рассыпается. Местные жители не унывают: переключаются на другой канал, потом обратно, и ловят еще секунду вожделенного зрелища. Впрочем, практически любая индийская программа, с девушками в джинсах и целующимися парочками, здесь воспринимается как порнография. Подозреваю, что поголовный сексуальный голод местного населения - основная причина обилия интернет-кафе: там постоянно оказываешься окруженным почтенными кохистанцами и пуштунами с крашенными хной бородами, которые часами шатаются по порносайтам, вздыхая и причмокивая.
Следует типовая беседа под рис с чаем: "Ты откуда?" "Россия." "Это хорошо, а как тебя зовут?" "Владимир." "Ты мусульманин?" "Нет." "А правда, что все русские женщины - проститутки?" "Нет." "Ну, не проститутки, но развратные?" "Нет, не все." И так далее.
Чай тут типа тибетского, с молоком, сахаром и специями. В двух долинах к востоку, в Балтистане, народ уже и говорит на диалекте тибетского, хотя тоже мусульмане.
Поселок состоит в основном из отелей - полусгнивших хибар с названиями типа "Пять звездочек" или "Президент делюкс", написанными на ломаном английском. Дорогие отели расположены на окраине, среди пней свежевырубленного леса.
В результате завоеваний Александра эти края оказались частью греко-бактрийского царства. Потом их завоевывали маури, скифы, парфяне, кушанцы, эфталиты, арабы, турки, пенджабцы, сикхи и англичане, но, к моему удивлению, греческие мотивы все еще просматриваются в орнаментах деревянных мечетей.
Гималайский кедр - очень красивое дерево, родственное ливанскому кедру (в России "кедром" называют сибирскую сосну, а в Америке - некоторые виды туи, кипарисовика и можжевельника). В ловушки в лесу попались злобные белобрюхие крысы.
Особенно интересно наблюдать за птицами, живущими вдоль горных рек. Петь им без толку - все равно не слышно, поэтому многие из них очень яркие - чтобы издали было видно, что территория занята. К тому же они постоянно исполняют территориальный танец: горихвостки приседают и покачивают хвостом, белоножки вертятся, каменные дрозды раскачиваются, и так далее.
Путь до Читрала долгий, через заснеженные перевалы. Погода снова испортилась. Приходится несколько раз пересаживаться из одного сузуки в другой. Как и у нас, попадаются микроавтобусы, зараженные склокой, в которых народ часами скандалит, причем никто уже не помнит, с чего все началось. Чувствуешь себя в таких автобусах несколько неуютно, даже если до тебя никому нет дела: места тут беззаконные, кругом вендетты и межклановые разборки, куча народу носит под одеждой пистолеты, а ружья и автоматы Калашникова продаются на каждом углу.
В одном из автобусов все было поначалу тихо, потом втиснутый на заднее сиденье желчного вида старикашка что-то сказал, и началась бурная свара. Сидевший рядом со мной парень, немного говоривший по-английски, выглядел очень смущенным. "В чем дело?" - спросил я. "Этот человек - мулла," - сказал мой переводчик, - "он говорит, что мусульманам нельзя ехать в одном автобусе с неверным". Речь шла вовсе не о том, чтобы выбросить меня на дорогу, а о том, что все остальные должны сойти и оставить меня в автобусе одного. Но мне совершенно не хотелось, чтобы люди из-за меня часами торчали на заснеженной обочине. Я готов был голову дать наотрез (в буквальном смысле), что знаю Коран лучше старого козла и что ничего подобного нет ни там, ни в шариате, но английского у парня было недостаточно, чтобы переводить сложную дискуссию. Прикинув, что ехать в этом автобусе мне осталось около часа и остановок на молитву не будет, я сказал "я мусульманин", и все заткнулись. Но когда мы уже въехали в поселок и я собрался вылезать, старикашка спросил: "сунни или шиа?", на что я загадочно ответил "ашкенази".
За следующим перевалом уже не Кохистан, а Читрал, так что народ более спокойный. Говорят тут не на кохистани, а на ховари и пушту. До конца путешествия ни одной неприятной ситуации больше не было.
Читрал и Нуристан раньше были известны как Кафиристан, "страна неверных". До начала ХХ века местные жители оставались язычниками. Потом афганский эмир насильно обратил нуристанцев в ислам. В Читрале язычники-калаша остались только в трех небольших долинках, да и там они уже в меньшинстве. Мне очень хотелось туда заглянуть, но был риск застрять из-за погоды.
День 14
Переночевал в избушке егерей в Chitral Gol National Park. Наутро кругом оказалось столько снега, что ходить по лесу удавалось с большим трудом. Хорошо, что ловушек я поставил всего две - замучился бы искать в сугробах. Поймал одного серого хомячка.
Место, наверное, очень красивое, но ничего не было видно. Только на рассвете облака на несколько секунд раздвинулись, и я успел сфотографировать розовый пик Тиричмир (7690), высшую точку Гиндукуша. Пятнадцать лет назад я видел его с противоположной стороны - из таджикского Ишкашима.
Когда спустился в поселок, оказалось, что все перевалы вокруг Читрала закрыты, а самолет не летает. В таких случаях автобус ходит в Пешавар через Нуристан, но иностранцам на нем ездить не разрешается. К счастью, у меня был с собой самодельный фирман - рекомендательное письмо от несуществующего Общества по изучению ислама, который произвел на водителя должное впечатление.
В Асмаре, первом нуристанском поселке, мы остановились на молитву. К моему удивлению, рядом стояла группа японцев. Они оказались съемочной группой японского телевидения. Обрадовались они мне несказанно: их шофер, узбек из Герата, говорил только на дари, пушту и немного на русском. Я предложил им свои услуги в качестве переводчика и сменного водителя на пару дней, при условии что они свозят меня на Банд-и-Амир, группу исключительно красивых озер дальше к западу. С помощью шофера удалось договориться с водителем моего автобуса, что он подберет меня в условленном месте на следующий день, когда снова поедет в Пешавар. Остаток дня и ночь прошли в петлянии по бесконечным горным дорогам под храп японцев.
День 15
Заваленный снегом Нуристан произвел на меня довольно унылое впечатление. Деревни, которые мы проезжали, были почти безлюдны, народ выглядел бедно и депрессивно, скот на полях без исключения тощий до дистрофии, от когда-то росших здесь кедровых лесов не осталось ни пня, а единственной фауной были вороны, только ночью один раз видели маленькую сову, клевавшую дохлую крысу на обочине. Вода из разрушенных арыков местами образовала на дороге настоящие наледи, и вообще вести машину по снегу и колдобинам было крайне утомительно.
Но вот снег кончился, и мы дотащились до Банд-и-Амира, каскада изумительно красивых темно-синих озер, окруженных золотыми обрывами. Вода в озерах минерализованная, поэтому разделены они аккуратными плотинками из травертина. В Китае есть похожее место - ХуалонгШи в Сычуани, только там озера меньше, ярко-зеленые и в лесу.
Долго и муторно ехали мы до развилки, на которой у меня была забита стрелка с водителем пешаварского автобуса. Японцы поехали на юг, в надежде найти место потеплее, а я на восток. Я несколько подустал от битых грунтовок, холода, снега и отсутствия горячей воды. Но тяжелая часть маршрута уже заканчивалась.
День 16
Приезжать в Пешавар ночью радости мало: смог такой, что другую сторону улицы не видно. По телевизору ловится только исламский канал QTV: полчаса виды Мекки, полчаса чтение Корана в стиле караоке с видеоклипами. Зато тепло, рестораны всю ночь открыты (до 4 утра) и в отеле утром целый час есть горячая вода.
Утром город, столица Северо-Западной Пограничной провинции, выглядит довольно симпатично: узкие улочки бесконечных базаров, красивые мечети, впечатляющие стены старого форта. На базарах продается все от гранатометов до детских санок советского производства (интересно, для чего их используют?)
По дороге в Равалпинди заезжаю в Миндору и Таксилу, где сохранилось множество памятников Гандарской цивилизации: ступы, статуи (обычно с разбитыми лицами - народная борьба с идолопоклонством), разрушенные города и крепости. В музее - греческие монеты и арийские стелы.
Английский тут считается символом принадлежности к верхушке общества. Число знающих его людей возрастает по мере приближения к столице. Пакистанские вывески:
"Leave to serve" (на отделении полиции)
"Butt sigarettes - more than just smoke" (рекламный щит)
"Shahid transportation service" (на автобусе)
"Perfekt English Language Akademy" (на здании).
Народ активно обсуждает предстоящие выборы в США. В основном люди, с которыми мне пришлось общаться, довольно неплохо осведомлены о ситуации, но иногда мнения высказываются довольно неожиданные: "Буш выиграет, потому что все евреи голосуют за него, а все христиане - за Керри. Но евреев в Америке больше"; "Буш захватил Ирак и Афганистан, чтобы заселить их христианами вместо мусульман"; "Керри обещал заставить Индию вернуть нам Кашмир" и так далее.
День 17
Пакистанская часть Кашмира официально называется Azad ("cвободная") Jammu and Kashmir Province. Это узкая полоска земли вдоль границы, затянутая в клубок политических и юридических проблем, касаться которых я не буду. В результате артиллерийских перестрелок с Индией на улицах попадаются разрушенные дома и воронки от снарядов. Но последние несколько лет действует соглашение о прекращении огня.
Единственный открытый для иностранцев город - Музаффарабад. Проката машин тут нет, но можно взять напрокат трехколесную моторикшу. Более позорного транспортного средства я еще не водил. Колесики крошечные, мотор в гору почти не тянет, на подъемах греется, а вообще довольно забавно. Хорошо, что город совсем маленький, а дальше дорога почти пустая.
Доезжаю до Machiara National Park, где мне рады несказанно: за два года со дня создания парка я первый гость из-за границы. "Только никому не говори, что ты в парк приехал," - предупредили меня в конторе, - "местные жители возмущены, что им запретили в парке лес рубить, и всех, кто с ним связан, очень не любят."
Сын директора приглашает меня в гости и берется показать окрестности. Места тут более зеленые, чем в других частях Пакистана. Горы ниже 2500 м сплошь заселены. Деревни карабкаются вверх по крутым склонам на сотни метров; поход в магазин за пачкой печенья тянет на первую категорию сложности. Поля - узкие террасы, сложенные из камней. Земли очень мало, поэтому везде, где можно, тропинки проложены не по полям, а по крышам прижавшихся к склону домов. На вершине скалистого отрога - священная роща, где в братской могиле хоронят всех женщин из окрестных деревень (мужчин хоронят возле дома). Деревья в роще все в тряпочках и флажках.
Леса в парке почти не осталось, и его потихоньку продолают рубить. Однако там еще водится очень редкий и красивый фазан-трагопан, желтый в белых кружочках.
Вечером пообщаться со мной собирается вся местная интеллигенция - сотрудники парка, учителя, старосты деревень. Шуршат за стеной невидимые женщины, неспешно течет беседа, младший брат хозяина то и дело возникает на пороге с едой и чаем. Три человека чуть-чуть говорят по-русски: один воевал в Афганистане (сначала за Хекматиара, потом за Талибан), двое ездили работать в Ашхабад. "Почему-то в Туркменистане все русские меня Али-Бабой называли," - говорит один из них, - "а его Хоттабычем. Кто такой Али-Баба, знаю, а кто такой Хоттабыч?" Объяснить так, чтобы не было обидно, удается с некоторым трудом - ведь не скажешь же просто "джинн".
Все беседы с местными жителями неизбежно сворачивают сначала на политику, потом на темы семьи и секса. У меня сложилось твердое убеждение, что агрессивность некоторых мусульман по отношению к Западу - результат зависти. "А у нас секса нет," - говорят они грустно, - "наша религия против секса". Народ тут очень деликатный, но в конце доверительной беседы часто задают один и тот же вопрос: а сколько у тебя было женщин? Я вообще-то хвастаться не люблю, но не упускать же возможность дать пинка тоталитарной религии! Называю цифру, завышенную раз в десять. Хулиганство, конечно - подозреваю, что кое-кто из говоривших со мной пошел потом домой и повесился.
День 18
Домовых мышей тут целых четыре вида: на равнине водится обычная серая, в высокогорьях - коричневая, в скалистых предгорьях - колючая, а в лесах - карликовая. Выезжаю из Кашмира и останавливаюсь в поселке Muree (произносится Мари) по дороге в Исламабад.
"На сладкое" я оставил себе самое приятное место - hill stations. Англичане жару не любили и возле каждой тропической столицы старались найти место для hill station - своего рода дачного поселка в горах, куда можно перебраться на лето. Такие поселки есть в Малайзии, Индии и Пакистане - курорты в лесу, до сих пор привлекающие туристов. В случае Пакистана это к тому же единственный уголок ниже 2500 м, где сохранился хвойный лес. Лес тянется по хребтам почти на сорок километров - нигде больше в стране нет ничего подобного. Вся территория теперь называется Ayubia National Park.
Поселки связаны сетью тропинок: некоторые проложены еще англичанами (широкие, ровные, с перилами), другие - уже после обретения независимости (узкие, с крутыми подъемами). Гулять по тропинкам - полный кайф. В основном вокруг длиннохвойные сосны, но на северных склонах растут еще высоченные пихты, на южных - дубы, вишни и огромные конские каштаны, а в особо тенистых местах - тис.
Вписавшись в отель, иду ставить ловушки. Луна теперь восходит ближе к полуночи, но звезды светят очень ярко, да еще зодиакальный свет на горизонте. Громкие вопли привлекают меня к сухому дереву, на котором сидит здоровенная сова-неясыть. Гигантские летяги тут тоже есть, только тропические - черные, с короткой шерстью.
День 19
Кроме обычных крыс и мышей, поймал необыкновенно красивую золотую полевку. Тропинка до соседнего поселка - всего 4 км, но на ней так здорово, что шел почти целый день. Птицы особенно интересные: оранжевые снегири, синие сороки, красные вьюрки, зеленые попугаи. Крики ворон привели меня к валуну, на котором отдыхала пара куниц-харз. Они тут больше метра длиной и очень яркие - "сиамской" расцветки, золотистые с коричневым. Наблюдал за ними целый час.
Поймал попутку в Исламабад. Водитель говорил на лучшем английском, какой я слышал за три недели в Пакистане. "Я афганский социалист," - сказал он, "был министром в правительстве Наджибуллы." Я и не думал, что кому-то из их правительства удалось выжить. Беседуя о политике, спустились в Исламабад. Город абсолютно не похож на прочие: широкие улицы, светофоры, парки, попадаются люди в европейской одежде, иностранцы, даже девушки.
Я еще успеваю сходить в Музей Лок Вирса - пожалуй, самый интересный после Лахорского. Там огромная коллекция декоративно-прикладного искусства со всей страны, сопровожденная пояснениями в стиле "Пакистан - родина слонов." Цитирую дословно: "Поскольку мусульманские мыслители опираются на мудрость Корана, они во все времена превосходили философов других стран. Мусульмане заложили основы современных науки, философии и экономики..."
День 20
Последнее утро в Пакистане. Чудесная получилась поездка, только результаты выборов испортили настроение.
К моему удивлению, на окраине города обнаруживается большой Margalla Hills National Park с настоящими джунглями. (С легкой руки Киплинга этим словом теперь называют любой тропический лес, но в Индии оно означает сухой, низкорослый, очень густой вторичный лес, по которому я сейчас и гуляю). Тропинка поднимается к смотровой площадке, с которой открывается вид на город и огромную мечеть Шах Фейсал, подарок от Саудовской Аравии. Построена она в виде бедуинского тента.
Решаю спуститься к мечети и по пути встречаю пару горалов. Потом замечаю в чаще странную зеленую птицу, которую никак не могу определить. Долго за ней гоняюсь, пока не выясняется, что это волнистый попугайчик, теоретически австралийский. Уже перед самым выходом из леса нахожу поляну, на которой пасутся макаки и кабаны. Во многих частях Азии кабан - единственное сохранившееся крупное животное, потому что мусульмане считают его нечистым и не охотятся.
При въезде в страну я поменял 400 долларов на рупии. Несмотря на прокат машин и прочие излишества, у меня все еще оставалось баксов двадцать. Менять рупии обратно на доллары было лень, и я решил раздать их бездомным детям. Но найти их оказалось непросто: в отличие от Индии, совсем нищих в Пакистане мало - то ли закат (исламская система гуманитарной помощи) работает, то ли по какой другой причине. В конце концов отыскал стайку роющихся в мусорной куче гуджарских детишек и раздал им рупии. Может хоть поедят по-человечески раз в жизни.
Gulf Air теперь - моя любимая авиакомпания. Китаянки-стюардессы одеты в забавный вариант традиционного арабского прикида, европейцам автоматически дают места возле запасных выходов, где можно вытянуть ноги, кормят как на убой, несмотря на рамадан, а мне еще предоставили сиденье у окошка, так что я могу в последний раз взглянуть на бесчисленные горные хребты Белуджистана (в иранской части обнаружился эффектный метеоритный кратер). В ручку кресла вмонтирован выдвижной экран, на котором можно смотреть на выбор несколько фильмов, карту местонахождения самолета, вид из кабины, а также направление на Мекку. Вот и Персидский залив. Путешествие в Пакистан закончилось.
20/02/2006