RSS
День 1
Карачи. Восемь миллионов жителей, сотни тысяч машин, моторикш, ослов, лошадей, верблюдов, с десяток светофоров и ни одного тротуара. С 1947 года население Пакистана выросло в четыре раза, и это мгновенно чувствуется.
Аравийское море в нескольких километрах - жарко, влажно, пыльно, в воздухе дизельный дым. Траффик напоминает панику в кинотеатре при пожаре: обгоняя друг друга и отчаянно гудя, все стараются наперегонки втиснуться в слишком узкие улицы. Женщин на улицах практически нет, а те, что есть, носят хиджаб (черное покрывало с головы до пят со смотровым окошком, затянутым сеткой из конского волоса). Все мужчины, кроме полицейских, носят shalvar kameez - костюм из широких штанов и длинной, до колен, рубахи. Видимо, детали устройства отличаются от европейской одежды, потому что писать приходится, сидя на корточках. На голове большинство носит белую тюбетейку-кипу.
Когда-то в провинции Синд мусульман было всего 60%. После размежевания с Индией почти всех индуистов и сикхов из Пакистана выжили (для сравнения, в Индии мусльман до сих пор больше, чем в Пакистане). Но в Карачи осталась небольшая община парсов (огнепоклонников - зороастрийцев). У парсов принято скармливать умерших грифам на специальных Башнях Молчания. Башни в Карачи раньше привлекали множество грифов. Но за последние десять лет грифы по всему Индостану неожиданно вымерли (только недавно удалось установить, что причиной был один сельскохозяйственный пестицид). Теперь над Башнями кружит туча черных коршунов и домовых ворон, плюс пара степных орлов, прилетевших на зимовку из Казахстана.
Моя цель - Khirthar National Park в 80 км за городом. Про парк знают только в природоохранной конторе, а она закрыта - воскресенье. В Пакистане официальный выходной - воскресенье, а традиционный - пятница, так что никто особо не работает с обеда в четверг до утра понедельника.
В аэропорту в прокат дают лимузины ($500 в день) и мотоциклы ($10). Приходится брать мотоцикл, на котором я не ездил уже лет двадцать. Поначалу каждые пять минут заворачиваю на обочину, чтобы немного прийти в себя. Дорожные указатели все на урду, так что выбраться из города и найти дорогу в парк удается только к вечеру.
Выяснилось, что у меня теперь проблемы с английским. Раньше мой английский был понятен большинству людей в любой стране, но после семи лет в Штатах он стал слишком хорошим и к тому же американским. Потребовалось несколько дней, чтобы адаптироваться. А вот американская привычка всем улыбаться оказывается вполне уместной.
Бесконечные деревни наконец заканчиваются, и я оказываюсь на вершине холма среди поросшей зонтичными акациями пустыни. В конторе парка никого нет. На стене висит распределительный щиток, в котором обнаруживается колония крошечных летучих мышек - нетопырей-карликов. Ночью по кустам шарятся шакалы, зайцы и огромные черно-белые дикобразы. Так тепло, что даже спальник вытаскивать не приходится. Собственно, большую часть ночи я провожу, бродя по пустыне с фонариком. По открытым местам скачут тушканчики: самые маленькие - с шарик для пинг-понга, самые крупные - вдвое больше теннисного мяча. Над конторой висит фонарь, вокруг которого летучие мыши и козодои гоняются за летающими термитами (пару дней назад тут был дождь, последний отголосок муссона, закончившегося в сентябре).
День 2
В пустыне водятся маленькие, изящные до невесомости индийские газели и восхитительно красивые антилопы-гарны. На склонах гор почти ничего не растет, но там пасутся безоаровые козлы и степные бараны. У меня с собой куча ловушек на грызунов, которые я ставлю каждую ночь, если ночую не в городе. В этот раз почему-то ничего не попалось, хотя везде полно тушканчиков, песчанок и полосатых пальмовых белочек.
Несмотря на недавние дожди, в пустыне сухо, серо, цветов почти нет. Единственные яркие цвета - птицы: щурки, попугаи, нектарницы, каменки и так далее. На обратном пути подбираю голосующего на обочине аборигена - заодно поможет с навигацией. Он немного говорит по-английски и по пути показывает мне местные достопримечательности. "Вот госпиталь, его американцы построили. А вот новый колледж, его американцы построили. Они нам вообще все время помогают, кучу денег дают. Плохие люди, мы их не любим. А русские - хорошие люди."
Возвращаю в аэропорту мотоцикл и беру такси до автовокзала (пустыря, где паркуются междугородние автобусы). Таксист неплохо говорит по-русски: в Карачи приезжает много соотечественников. Очень удивляется, что я не хочу ехать на Французский пляж (единственное место в стране, где можно загорать в плавках). Но я видел пляж с самолета, и ехать туда мне совершенно не хочется.
Добираюсь до Моенджодаро - столицы одной из древнейших цивилизаций. На раскопках остались мощеные кирпичом улицы и несколько построек, но все интересное вывезено в музеи Лахора и Лондона. В билетной кассе вам выдают для сопровождения вооруженного мента: Синд - единственная провинция, где были случаи преступлений против иностранцев.
Цивилизация Индской долины была уничтожена пришедшими с севера ариями много тысяч лет назад. Ее потомки - народ брауи, единственный в Пакистане, говорящий на дравидском языке (когда-то на них говорили везде от Шумера до Бирмы, но сейчас они остались в основном в Южной Индии, а из прочих мест вытеснены индоевропейскими и тибето-бирманскими языками). Брауи пасут скот в пустынях вокруг Кветты и по виду почти не отличаются от белуджей - основного населения местных пустынь.
Большинство же языков Пакистана - индоевропейские, поэтому в них полно корней, общих с русским. В урду, например: нет - наи, горячо - гарам, два - до, четыре - чаар, пять - панч, шесть - шай, семь - саат, десять - дас, огонь - аг, смерть - мрут, и так далее. Урду - совсем молодой язык, пестрая смесь слов и фраз, заимствованных из фарси, арабского, тюркских и английского языков, хотя большинство слов все-таки из хинди. Это в основном язык мохаджиров - людей, переселившихся из Индии после разделения. Коренные пакистанцы говорят на пенджаби (больше половины), синди, пашту и так далее.
Уже к вечеру приезжаю в город Суккур на Инде. Великая река перегорожена десятком плотин, на одном из образовавшихся водохранилищ находится заповедник для охраны речных дельфинов - их в Инде меньше тысячи осталось. Лодочным транспортом и рыбалкой на реке занимается специальное племя (каст в Пакистане официально не существует). Несколько часов катаюсь с ними по мутному мелкому водохранилищу. Дельфины избегают лодок, но вплавь удается подобраться довольно близко. Они совсем маленькие - не больше метра, со смешными длинными носами и крошечными глазками.
Сажусь на автобус до Кветты, столицы провинции Белуджистан. Сейчас рамадан, нельзя есть и пить с восхода до захода солнца, а в остальное время надо соблюдать умеренность. В момент окончания дневного поста всем пассажирам автобусов выдают по традиционному финику для разговения, потом останавливаются у столовой (духан или чайхана на урду) для легкого закуся. От не-мусульман никто не ожидает соблюдения поста, но нажираться в присутствии голодающих как-то неудобно, так что я решаю следовать обычаю. Все равно есть хочется в основном ночью (разница во времени с Нью-Мексико как раз 12 часов). Помимо закуся в шесть вечера и в три утра, междугородние автобусы останавливаются пять раз в день у мечетей для молитвы (каждый раз по полчаса).
В автобусе ко мне подсаживается несколько студентов-пуштунов для беседы и языковой практики. Естественно, первый вопрос - откуда, второй - как зовут, третий - мусульманин ли я? Мудрый Антон Кротов советовал всегда отвечать "христианин", но у меня хулиганское настроение, поэтому отвечаю "no religion". Все в шоке: "Как же так, ведь Аллах создал то и се..." и так далее. "Не фига," говорю. Интеллект в глазах студентов со щелчком выключается, и в течение минуты мне скороговоркой выпаливают пачку исламских доктрин. Достаю лист бумаги и ручку и за пять минут объясняю собравшимся, почему бога нет. Они расходятся в глубокой задумчивости и молчат всю дорогу, только утром, перед Кветтой, самый толковый забирает у меня бумажку с рисунками и говорит: "Я спрошу у наших профессоров ислама в университете, что они думают по этому поводу."
День 3
Кветта - город в основном пуштунский. Одеваются тут интереснее: заворачиваются в несколько слоев накидок, а на голове носят плоскую шерстяную шапочку-нуристанку. Мужчины попадаются красивые до невозможности, такими обычно библейских патриархов рисуют, женщин не видел. Половина населения - бывшие беженцы из Афганистана (до Кандагара всего километров двести), но русских очень любят.
Иностранцев тут бывает совсем мало: народ на улице оглядывается с изумлением и шепчет "ингрези" ("иностранец" на урду, от слова english) или "фаренхи" (то же самое на пушту, от очень старого, еще до крестовых походов появившегося, арабского слова франги, "франк").
Каждый грузовик или пригородный автобус в Пакистане - произведение искусства: расписан рисунками и орнаментами сверху донизу, украшен блестящими железками, резьбой, чеканкой, кистями, лентами, флажками, зеркальцами и черт знает чем еще. Разговор в пригородном автобусе: "Ты откуда?" "Россия". "Как зовут?" "Владимир" (звучит гордо, т. к. "мир" на местных языках - "князь"). "Я хочу в Россию переехать, пришли мне приглашение." "Все равно визу не дадут." "Все равно пришли." Пишет на бумажке адрес. Номеров домов в Кветте нет, адрес выглядит так: "овощная лавка напротив ресторана "Кабул", угол улиц Суккур и Балочи".
В городе очень интересный геологический музей с замечательной коллекцией окаменелостей, особенно миоценовых (начала эры млекопитающих): белуджитерий, древнейший ископаемый кит и так далее.
Народу в Белуджистане живет относительно немного, почти все - в Кветте и окрестностях. В основном это гористая пустыня с редкими пятнышками оазисов у подножия хребтов. Пресной воды совсем мало (Александр Македонский когда-то полармии угробил, пересекая Белуджистан на обратном пути из Индии). Крупные звери, однако, остались только в заповедниках. Даже волков нет, судя по тому, что пастухи без собак обходятся.
Забираюсь в Hazarganji-Chintal National Park. Тут повеселее: газели, стаи кекликов, пустынных куропаток, рябков, над пустыней орлы кружатся, даже дрофы-красотки попадаются (их сейчас очень мало осталось, потому что на зимовках в Аравии на них разбогатевшие бедуины с соколами охотятся). Узкий скалистый каньон ведет глубоко внутрь хребта, и там вокруг небольшого источника бродят по скалам винторогие козлы. На песчаном дне каньона обнаружились старые следы лис, дикой кошки и даже, кажется, леопарда, но точно сказать было трудно: все затоптано бесчисленными песчанками. Шатаясь ночью с фонариком, обнаружил редчайшего, совершенно очаровательного грызуна под названием мышевидный хомячок. Но в ловушки за шесть часов только обычные колючие мыши попались.
День 4
Приходится уходить из парка после полуночи, чтобы успеть в Кветту до рассвета и закрытия общепита. Автостоп в Пакистане мгновенный. Рестораны в городе уже закрыты, но есть овощные лавки и дешевые столовки с вкусными жареными цыплятами. После Штатов особенно хорошо поесть нормальных яблок; маленькие бананчики тоже очень вкусные.
В Белуджистане есть еще один очень интересный заповедник - огромный Hingol National Park на побережье, но туда долго добираться и еще дольше оформлять разрешение.
Автобус до Лахора (700 км) идет сутки. Практически вся дорога, кроме совсем безводных участков - забитая транспортом деревенско-городская улица. В Белуджистане, оказывается, народные волнения (англоязычная газета называет их mutiny, "бунт"). Поэтому автобусы ходят косяками по десять-двадцать машин в сопровождении полиции (двух мужиков с двустволками на трехколесной моторикше).
На рассвете въезжаем в Пенджаб ("пятиречье"), самую многолюдную провинцию (60% населения Пакистана). Это бесконечная мозаика деревень, орошаемых полей, городков и эвкалиптовых плантаций - единственного источника древесины. Народ выглядит более "по-индийски", чем в других частях страны. Дети неестественно красивые. Но родителям кажется, что недостаточно, поэтому даже совсем маленьким красят хной волосы, румянят щеки и подводят тушью глаза. Смотрится немножко жутко.
Единственная достопримечательность по дороге - старинный мавзолей в Мултане. Чтобы не опухнуть в автобусе окончательно, делаю остановку в Хараппе, столице еще одной доарийской цивилизации. Но там смотреть абсолютно не на что: глинобитные остатки зданий давно расплылись, а все прочее вывезено в музеи.
Перед Лахором неожиданно начинается автострада. Вписываюсь в отель и узнаю у путешествующего народа новости. В северо-западном Пакистане и Афганистане был сильнейший снегопад, перевалы все закрыты, но на Каракорумском шоссе (в дальнейшем "Шоссе") погода вроде бы нормальная. Изменяю планы соответственно. Трудно думать о снегопадах в теплом Лахоре.
День 5
Лахор - самый интересный город в Пакистане. Тут остались замечательные памятники архитектуры периода Великих Моголов: форт (Shahi Qila), заложенный в Х веке, но в основном построенный императором Акбаром в 1566 г, и мечеть Бадшани, построенная императором Аурангзебом в 1674, одна из красивейших в мире. Между фортом и мечетью - мавзолей Мохаммеда Икбала, которому первому пришла в голову мысль отделиться от Индии. В Пакистане его чтут сверх всякой меры, хотя на взгляд постороннего ничего хорошего из этого не вышло. При входе в мечеть надо сдавать обувь специальному сторожу и платить несколько рупий, но если с деньгами совсем плохо, можно нести ботинки в руках. Днем в мечетях очень тихо и спокойно, можно не торопясь побродить по двору, поболтать с народом и даже вздремнуть в уголке.
В лабиринте улочек Старого города есть еще несколько красивых мечетей и чудом уцелевших сикхских храмов (Лахор был когда-то столицей сикхской империи), а вдоль главной улицы - памятники англо-индийской архитектуры, в том числе Лахорский Музей.
Так уж получилось, что мой маршрут (с двумя остановками в Лондоне) оказался как бы посвященным памяти Британской Империи и особенно моего любимого Киплинга. Отец Киплинга был первым куратором Музея - не случайно его роман "Ким" начинается с площади перед зданием, на которой установлена Замзама, гигантская пушка XVI века: "Он сидел, в нарушение постановлений муниципалитета, верхом на пушке Замзама, стоявшей на кирпичной платформе напротив старого Аджаб-Гера - "дома чудес", как прозвали местные жители Лахорский Музей... Кто владел Замзамой, этим "огнедышущим драконом", тот владел всем Пенджабом, ибо пушка во все времена была самой ценной добычей для завоевателя..."
В городах Пакистана довольно часто бывают перебои с электричеством, поэтому в музеи рекомендуется ходить с фонариком. Бродишь по погруженным во мрак залам, как Индиана Джонс, а луч света выхватывает из темноты спящих охранников, терпеливо сидящих на полу немногочисленных посетителей, ковры, мечи, резные двери, доспехи, кувшины, барельефы с армиями демонов, греко-бактрийские мозаичные портреты, гигантские ситары и барабаны, резные перстни-печатки из Моенджодаро с изображениями львов, носорогов и зебу, старинные костюмы и золотые украшения. Особенно впечатляет металлическая статуя постящегося Будды времен Гандарской цивилизации (II век): запавшие глаза, ребра и так далее.
Ночью многие старинные здания очень красиво подсвечивают, и вообще гулять гораздо приятнее, чем днем: жара, пыль, смог и давка значительно меньше.
Лахор - культурная столица Пакистана, тут сосредоточено все от научных институтов до экстремистских медресе. Я готов поспорить на сто рупий, что Осама бин Ладен живет не в сырой холодной пещере на афганской границе, а в какой-нибудь комфортабельной лахорской квартире, где гораздо веселее и безопаснее.
Я специально заглянул сюда в четверг, когда проходит большинство культурных мероприятий. Сначала пошел на концерт qawwali - нечто вроде вечера авторской песни, на котором выступают поэты и певцы. Собственно qawwali - пение на религиозную тематику под ритмичную музыку, но стихи и песни бывают также о любви, политике и так далее. Среди собравшихся, естественно, нашлось несколько ребят, готовых перевести тексты.
Ближе к полуночи перебираюсь в храм местного святого (ислам не так уж монотеистичен, как официально считается) посмотреть пляски суфиев. Музыка тоже очень ритмичная (барабаны, литавры и всеобщее уханье), а суфии крутятся в трансе до полного изнеможения, как турецкие дервиши. В давке и шуме ко мне подошел грустный молодой человек и шепотом спросил: "Ты откуда?" "Из России." "Как зовут?" "Владимир." "Ты христианин?" "Да" (для дискуссии времени не было). "Я тоже христианин. Я женился по любви, а не по договоренности между родителями." Тут его шепот стал таким тихим, что я больше ничего не расслышал, а потом он и вовсе растворился в толпе.
20/02/2006