Солнце на куполе

RSS Обсудить

Лет пятьдесят назад, в годы школьные, попалась мне в руки книжка ленинградского писателя Вильяма Козлова "Солнце на стене". История была настолько увлекательна, так для тех времен нестандартна, что мы с друзьями читали по очереди, только что, не вырывая ее друг у друга. Потом я купил эту книгу, вскоре ее кто-то у меня "зачитал", еще раз наткнулся на нее в букинистическом магазине неподалеку от станции метро "Бауманская", купил опять, и снова книжка у меня пропала. Так и жил я с тех пор, без солнца на стене, пожалуй, ни разу о книге не вспомнив. Пока не приехал недавно в город, родной для человека с необычным сочетанием имени и фамилии, и не выглянул ранним утром в окно гостиницы. Вот тогда и всплыл в памяти тот самый образ "белого солнца на белой стене", беззастенчиво украденный мною у писателя для использования в качестве заголовка этих заметок.

Исаакиевский собор и здание гостиницы Астория - Англетер // Hercule74, shutterstock.com

В нашей размеренной пожилой жизни редко встречаются какие-нибудь неожиданности. Все довольно подробно распланировано: и работа, и отдых, и выходные, и праздники, и на рынок сходить, и обед приготовить. Даже билеты в заграничные вояжи покупаются весьма заблаговременно и предусмотрительно. Но иногда случается и то, что на Руси называли очень простым словом "вдруг". Именно так, вдруг, в четверг, двадцать третьего июля, в половине восьмого пополудни от платформы Ленинградского (!) вокзала тронулся состав под ником "Сапсан", и, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, повлек маленькую компанию из четырех человек в сторону славного города на Неве.

Леса и перелески, реки и ручьи, широкая вода и маленькие населенные пункты мелькали в окнах вагона около четырех часов, а незадолго до полуночи уже можно было падать на широченную койку просторного номера на четвертом этаже гостиницы "Англетер".

В детстве я очень любил стихи Маршака. И одной из самых-самых была история об американском миллионере мистере Твистере. Помните:

Мистер Твистер, бывший министр,
Мистер Твистер, миллионер,
Владелец заводов, газет, пароходов,
Входит в гостиницу "Англетер".
Вслед за швейцаром проходят цепочкой
Твистер с женой, обезьянкой и дочкой.
В клетку зеркальную входят они.
Вспыхнули в клетке цветные огни,
И повезла она плавно и быстро
Кверху семью отставного министра.

Мог ли я, читая эти строчки, представить себе, что лет через шестьдесят, в этой самой "зеркальной клетке" мы будем подниматься во временное свое жилище на углу Вознесенского проспекта и Малой Морской? Но вот случилось.

Если бы не история событий, произошедших в интерьерах этого дома, довольно невзрачного с виду, на него никто и никогда не обратил бы внимания. И даже многочисленные экскурсоводы, перманентно таскающие по Питеру толпы замотанных туристов, не останавливали бы на нем взглядов своих подопечных. Абсолютно невыразительный фасад, всего и есть в нем интересного, что стоит он прямо напротив Исаакиевского собора.

Построено здание в начале девятнадцатого века долго использовалось как доходный дом, а лет за двадцать до окончания столетия было перестроено под гостиницу, название которой неоднократно менялось. Посудите сами, какая цепочка имен: "Шмидт-Англия" - просто "Англия" - "Англетер" -"Интернационал" - "Англетер", с 1948 года (со дня моего рождения) - "Ленинградская", а после радикальной перестройки в 1987-1991 годах - снова (и, надеюсь, навсегда) "Англетер".

И, хоть и трижды стояло бы это здание на Исаакиевской площади и будь даже в восемь раз красивее, никто бы о нем ничего не знал, не живи в нем в 1921 году красавица Айседора Дункан, а 28 декабря 1925 года в злосчастном пятом номере не был найден мёртвым Сергей Есенин. Именно здесь было написано его последнее стихотворение: "До свиданья, друг мой, до свиданья...". Огромное количество споров существует о причине гибели поэта, может быть, когда-нибудь истина и станет явной. И, поскольку Есенин был личностью неординарной (как, впрочем, большинство талантливых людей), очень многие (и тоже талантливые) не обошли вниманием его трагическую кончину.

Маяковский:
- Может, окажись чернила в "Англетере", вены резать не было б причины...
Высоцкий:
- На цифре 26 один шагнул под пистолет, другой же - в петлю слазил в "Англетере"...
Шаов:
- Пойди, повесься в "Англетере"! Не хватит денег, номер снять!..

Так что, еще раз повторюсь: имя отеля в центре Питера известно практически всем только в связи со смертью замечательного русского поэта. Но, хоть и невзрачен с фасада знаменитый отель, все я готов простить ему за одно только удивительное ощущение, подаренное мне ранним утром 24 июля 2015 года.

Проснувшись в роскошной постели, где, чтобы дотянуться до собственной жены, нужно было сделать полтора оборота вокруг своей продольной оси, я слегка потянулся, лениво вспомнил, что мы в Питере, зевнул беззвучно, осторожно выбрался из-под одеяла и, обогнув широченное ложе, подошел к окошку, наглухо закрытому плотной шторой. Еще не совсем стряхнувши с себя сон, но смутно ожидая чего-то удивительного и приятного, тихонько, чтобы не разбудить Людмилу, потянул тяжелую ткань в обе стороны окна...

В лицо брызнуло невероятно яркими лучами солнца, целиком расположившегося на золотом куполе Исаакиевского собора! Когда мне удалось кое-как открыть глаза, я осознал, наконец, что мы действительно в Питере, что на фоне изумительно голубого неба, прямо перед нашими окнами, высится громадина храма, созданного великим Монферраном, и что впереди нас ждет упоительный праздник тесного общения с редким по красоте городом.

Еще из Москвы был установлен контакт с высокопрофессиональным питерским гидом Татьяной Мэй, которая в последующие два дня знакомила нас с городом, казалось бы, достаточно изученным во времена ранешние, но открывшимся совершенно с необычного ракурса.

Не буду рассказывать подробно обо всем увиденном и услышанном, дело это неблагодарное, упомяну только о двух историях рассказанных нам Татьяной и, вряд ли возможных в устах обычных штатных экскурсоводов.

Вы, конечно помните, что неподалеку от Невского проспекта, на площади перед Александринским театром стоит памятник Екатерине Великой, созданный трудами Михаила Микешина и Матвея Чижова. У ног императрицы разместились ее сподвижники, числом девять, фигуры которых изваяны замечательным мастером Александром Опекушиным. Каждый из этих девяти - личность неординарная, о многих мы знаем, но скажите: что вы (кроме фамилии, конечно) слышали о Василии Чичагове?

Полярный исследователь и флотоводец Василий Чичагов происходил из небогатого дворянского рода. После продолжительной службы на севере в 1788 году, во время войны со шведами, был назначен командующим флотом и одержал ряд внушительных побед над превосходящими силами противника, взяв при этом в плен множество кораблей. Но славен он не только этим, с именем Чичагова связан известный исторический анекдот.

Адмирал не был человеком светским, при дворе не бывал, но однажды, приглашенный лично императрицей, Василий Яковлевич, рассказывая о выигранном сражении, так увлекся, что, позабыв об этике и правилах приличия, начал обильно материться, ругая шведов. Опомнившись, Чичагов смутился и на коленях принялся просить прощения, но Екатерина тактично сделала вид, что не поняла непристойных выражений, сказав: "Ничего, Василий Яковлевич, продолжайте, я ваших морских терминов не разумею". Мудра была Екатерина, не зря назвали ее Великой. На углу Невского проспекта и небольшой улочки, ведущей к Михайловскому дворцу, в подвальчике находится небольшое кафе, куда нам не удалось заглянуть, но про которое Татьяна рассказала много интересного.

Литературно-артистическое кафе "Бродячая собака" в течение нескольких лет (с 1911 по 1915) было одним из центров культурной жизни Серебряного века. В названии был обыгран образ художника как бесприютного пса. Вновь открыто было кафе на историческом месте в 2001 году на волне интереса к дореволюционной истории и Серебряному веку.

Сто лет назад в этом подвальчике бывали очень интересные люди, о которых мы узнали значительно позже. Большинство же тогдашних завсегдатаев были представителями некоей богемной "золотой молодежи", живущей непонятно на какие средства, но считающей себя интеллектуальной элитой и соответственно на весь остальной мир взирающей. Славу арт-подвала составили такие его посетители как Ахматова, Мандельштам, Гумилёв, Северянин, Хлебников, Мейерхольд. Похоже, им всем очень нравилось регулярное подвальное общение, не зря этой замечательной компании Анна Ахматова посвятила стихотворение "Все мы бражники здесь, блудницы...".

Когда в "Бродячей собаке" впервые узнали о молодом поэте Маяковском, то захотели, естественно, его послушать. Владимир Владимирович, хотя к этому времени и распрощался уже с желтой кофтой и отошел от футуристов, терпеть не мог снобов и записных интеллектуалов. Поэтому, согласившись выступить со своими стихами, пришел в подвал и прочитал только одно стихотворение - "Вам!". Помните?

Вам, проживающим за оргией оргию,
имеющим ванную и теплый клозет!
Как вам не стыдно о представленных к Георгию
вычитывать из столбцов газет?!
............................
Вам ли, любящим баб да блюда,
жизнь отдавать в угоду?!
Я лучше в баре блядям буду
подавать ананасную воду!

Закончилась эта знаменательная поэтическая встреча лихой дракой, в которой досталось и Маяковскому, и его оппонентам, так, что больше он в "Собаке" не появлялся.

Вот так, неторопливо, перешли мы от крутой ненормативной лексики почтенного адмирала Василия Яковлевича Чичагова к, почти допустимым ныне, безобидным матеркам Владимира Владимировича, а когда рядом с кафе Татьяна читала нам (думаю, рассчитывая слегка эпатировать), эти стихи, яркие и эмоциональные, вспомнил давнюю историю, времен студенческих, с другой Татьяной.

Однажды зашел я домой к своей бывшей однокласснице и теперешней однокурснице Татьяне Бодяевой, по-моему, мы куда-то должны были вместе идти, и, пока она собиралась, взял в руки книжку, лежащую на столе. Само по себе как-то раскрылось на странице с этим самым стихотворением. По первой же строфе мне очень понравился рубленый ритм стиха, его пафос, и, когда Татьяна вошла в комнату, я, ничтоже сумняшеся, громко, и "с выражением", стал читать. Поначалу все шло хорошо, но к середине я стал замечать, что Татьяна смотрит на меня с какой-то лукавой улыбкой. Когда я добрался до второй от конца строчки, глазами слегка опережая произносимое, пришлось резко декламацию оборвать. Татьянин смех только усилил мое смущение - она, похоже, знала эти стихи и ждала, как же я буду из ситуации выкарабкиваться.

Не помню, чем все закончилось, думаю, сегодня, никакой неловкости вообще бы не было. Во всяком случае, то, что слышишь сейчас на улице или в общественном транспорте от просто спокойно беседующих обоеполых компаний тинэйджеров, стопроцентно оправдывает в использовании любой ненормативной лексики и славного адмирала Чичагова, и сердитого поэта Маяковского, да и вашего покорного слугу тоже.

За два дня мы прошли по Питеру расстояние около тридцати километров. Увидели и узнали много для себя нового.

Татьяна водила нас в какие-то жуткие дворы, замусоренные и обшарпанные, но интересные чем-нибудь памятным. Перед входом в тесные кварталы Апраксина двора предупредила Машу с Людмилой, чтобы крепче держали свои сумки, так сказать, во избежание. А, когда шли по улице Миллионной, если помните, она параллельна набережной Невы, наша замечательная lady guide привела нас в очередной дворик, где мы вошли в какой-то убогий подъезд. Поднялись на второй этаж, долго петляли по нескольким непонятным конторам, потерявши по дороге Машу, спустились по скрипучей лестнице вниз, прошли тесным темным коридором и... вышли на ярко освещенную полуденным солнышком набережную Невы прямо напротив Петропавловской крепости, гордо поблескивающей из-за реки знаменитым своим золотым ангелом на шпиле колокольни.

Доложу вам, выполнено было все это весьма эффектно, и Татьяна, судя по ее улыбке, была очень довольна нашей, слегка обалделой, реакцией на столь контрастную смену картин. Осталось рассказать еще только об одном "культурном мероприятии", запланированном Машей еще в Москве, - вечере, проведенном в Мариинском театре. Еще раз напомню вам классику:
Театр уж полон; ложи блещут;
Партер и кресла, все кипит;
В райке нетерпеливо плещут,
И, взвившись, занавес шумит.

Незабвенные пушкинские строчки! А вы знаете, что такое "партер и кресла"? Думаю, что вряд ли. Так вот: если сейчас из того, что мы привыкли называть "партером", убрать все сиденья дальше примерно десятого ряда, перед сценой останется то, что, в пушкинские времена называли "креслами", а оставшееся пустое место и будет "партером", откуда люди смотрели спектакль стоя. Стоя, поскольку тогда еще не придумали делать пол в зале наклонным в сторону сцены, и, если дальше десятого ряда сидеть, то ничего на сцене не увидишь за головами впереди сидящих. А то, что называлась "райкóм" теперь звучит как "галерка". Это самые дешевые места в театре, на верхнем ярусе, откуда, не только ничего не видно, но и мало, что слышно. Однажды в Большом театре отведал.

Сбился я со своим занудством с поэтического настроения, как всегда отвлекшись на технические подробности, которые никому и неинтересны. Попробую все-таки вернуться в четвертый ряд "кресел" Мариинского театра, где уже из оркестровой ямы доносятся звуки настраиваемых инструментов и вот-вот "взовьется" занавес.

В этот вечер давали "Отелло". В давние студенческие времена я прослушал много классических опер и считал себя почти знатоком. Так вот, про оперу "Отелло" я не знал ничего. Может быть, тогда ее вообще не ставили, может быть, как-то она прошла мимо меня. Или я мимо нее.

Медленно угасая, свет превратился в темноту. Зал затих. На фоне занавеса, над оркестровой ямой, освещенная софитом, мелькнула блестящая лысина Гергиты Абисалы фырт Валери, зазвучали первые аккорды увертюры, занавес медленно поплыл вверх...

Я совершенно отвык от театра. Как-то перестало вздрагивать все внутри, как раньше, при первых звуках музыки в оркестре и плотной тишины в зале. Да, интересно, да, надеюсь, классика, как всегда, не оставит равнодушным. Но... нет нетерпеливого вожделения в ожидании праздника, притупились, наверное, чувства с возрастом. Хоть "виагру" лопай.

Первые два действия спектакля поначалу мало трогали меня музыкально и вызывали легкое недоумение костюмами. Представьте себе мавра Отелло в полном парадном мундире современного флотского офицера и фуражке с лаковым козырьком и ослепительно белым верхом. И кортик вместо кривой сабли. Ну, ладно, а все остальные? Да также: и Яго, и Кассио - все в черных тужурках с шевронами на рукавах. Особенно зрелищной была сцена, когда Яго спаивал своего друга Кассио в матросском кубрике (!), при этом все офицеры дружно, по очереди, черпали вино алюминиевыми (!) кружками из современной молочной фляги. А рядом стоял матрос с современным же ярко-красным огнетушителем. По-видимому, чтобы пьяные моряки пожару не наделали.

Я-то, по простоте душевной, полагал, что флотские офицеры, народ утонченный, вряд ли будут "квасить" в помещении, где спят матросы (знаете, думаю, какой дух стоит в таком кубрике). Мне казалось, что происходить это должно в офицерской кают-компании, с использованием вполне достойной посуды.

Ну, будет, хватит вредничать. Тем более, что в третьем действии и голос Отелло (Александр Антоненко) стал звучать лучше, почти у как у замечательного по тембру Яго (Алексей Марков), и музыка стала выразительнее, а последние картины оперы, наконец, проняли меня до самых потрохов. Когда Дездемона (Асмик Григорян), прощаясь с привычной счастливой жизнью, пела песенку о девушке Барбаре, которую покинул любимый, я чуть не заплакал, хотя, вообще-то, забыл, как это делается.

В отель мы пошли пешком, по слегка притихшему ночному городу. Разговаривали мало, слегка только обменявшись мнениями о спектакле и исполнителях. Больше молчали, не до конца еще отрешившись от переживаний в заключительных сценах оперы и немного утомившись от длившегося почти четыре часа действа.

Над головами нашими и колокольнями питерскими неторопливо плыли редкие светло-серые облака, небо еще не до конца потемнело, неяркие пока звезды еле заметно виднелись на темно-голубом фоне. И, когда из-за очередного угла дома распахнулась перед нами Исаакиевская площадь с потрясающе ярким золотом купола на фоне темного космоса, я до конца поверил, что все хорошо, что не все еще удовольствия исчерпаны и не все еще впечатления получены нами грешными в этой прекрасной недолгой жизни.

RSS Обсудить