Рэки Трука или дайвинг в Микронезии

RSS Комментарии на форуме

Слетать в одиночку на расположенные в экваториальном районе Тихого океана острова Микронезии я решил по двум причинам. Во-первых, с детства неравнодушный к затонувшим кораблям, получив степень Дайвмастера PADI, я давно уже мечтал посетить сайт №1 мирового Рэк-дайвинга – подводное кладбище японских кораблей эпохи Второй Мировой войны на микронезийском атолле Трук, не так давно переименованном в Чук. Во-вторых, хотелось неординарно отметить свой тридцатый день рождения: без шума, суеты, наедине с природой и мыслями о Вечном. Помимо того, в загранпаспорте у меня стояла действующая американская виза, необходимая для перелета в Микронезию через Гуам. В результате, сложив в сумку свое водолазное снаряжение и взяв в аренду спутниковый телефон, я двинулся в путь.

…Самолет начал стремительно снижаться над темной поверхностью океана, из которой едва различимо проступили очертания долгожданной суши. Едва различимо, поскольку в отличие от фешенебельного Гуама и даже провинциального Сайпана, острова Трука сразу поразили скудностью электрификации. Где уж тут залитые светом курорты Красного моря.

Однако вопреки мгновенно закравшимся в душу нехорошим предчувствиям, пилот сумел разглядеть во мраке тропической ночи аэродром, и многотонный "Боинг", едва не зачерпнув колесами маслянисто-черную воду лагуны, побежал "в припрыжку" по кажущейся нереально длинной для этого островка посадочной полосе.

Помещение с неокрашенными бетонными стенами, очень смахивавшее на японский бункер времен оккупации, выполняло одновременно функции погранзоны, места выдачи багажа и таможни. При чем ленты транспортера здесь не было, и чемоданы просто выставляли на пол через отверстие в стене.

Грузный абориген в форменной фуражке, долго и придирчиво изучал мой обратный билет, параллельно болтая "за жизнь" на островном языке с вновь-прибывшим дедком. После нескольких минут нервного топтания у стойки до меня наконец-то дошло, что здесь все просто никуда не торопятся. Вскоре у меня в паспорте совершенно бесплатно появился квадратный штампик, официально подтвердивший законность моего прибытия на атолл.

У выхода из аэровокзала оказалось немноголюдно, а единственная стоявшая на парковке машина – громадный фургон GMC с оптимистичной надписью "Truk Blue Lagoon Resor… - Home of the Wreck Divers" поджидала именно меня. Молодой парнишка- водитель бодро пожал руку, промямлив что-то типа "Велком" и закинул мою увесистую сумку в салон. На вопрос о необходимости подождать других прибывших водолазов, он на вполне сносном английском с улыбкой объяснил, что на этом рейсе сегодня в их отель прилетел только один человек - я.

Путь от аэропорта в северной части острова Моен до его южной оконечности, где располагался отель, длиной от силы километров пять, занял у нас приблизительно полчаса. Водитель старательно притормаживал, дико скрипя подвеской, и объезжал громадные ямы на дороге, оставшиеся, очевидно, еще со времен штурма острова янками в 1944 году. Как выяснилось позже, это была центральная улица города Моен (бывший Вено) - столицы штата Чук. Все это время, меня не покидало ощущение, что я еду по обычной российской провинции – какой-нибудь приморской Андреевке, благо влажный ночной сумрак скрывал определяющие очертания тропической растительности. Скудное освещение, колдобины, какие-то хибары и заборы, кучи мусора и ржавые остовы японских иномарок на обочинах - все это до боли напоминало родную глубинку.

А вот лучший на острове отель оказался сюрреалистической копией совкового пионерлагеря в лучших традициях. Даже обшитые досками стены домиков были выкрашены в "тот самый" голубой цвет. Двухэтажные деревянные бараки, столовая и асфальтированный плац с флагштоком - что может быть милее сердцу человека, успевшего побывать в рядах советской пионерии? Для полного счастья не хватало только гипсового горниста и бюстика вождя мирового пролетариата. Но, возможно, они где-то таились среди пальм под покровом экваториальной ночи.

На "ресепшене" по-островному доброжелательная тетечка выдала мне ключ от комнаты, даже не потребовав кредитку или "кэш депозит" (Типа, "а куда вы нафиг отсюда денетесь: дорога в аэропорт – одна!"), и рассказала, что у них тут к чему. На самый главный для меня вопрос: "Где находится дайвшоп?!", она, все также почему-то улыбаясь, ответила, что здесь рядом, а также сказала, что открывается он в семь(!) утра.

Номер этого самого дорогого на острове отеля, носящего 3 звезды, оказался на удивление миленьким, оформленный в полинезийском стиле, с кондиционером и диспенсером для чистой воды в ванной. Телевизор показывал всего два канала, по одному из которых шел старый штатовский фильм с молодым Клинтом Иствудом, а по другому – …хоккей! Да, именно хоккей на льду. Стоит отметить, что внизу не было субтитров, поясняющей людям, всю жизнь проведшим в климате, где температура не опускается ниже 24 градусов по Цельсию, что за белая поверхность у этих парней в касках под ногами и как им удается по ней так быстро бегать. Помню, как один мой знакомый в Бангкоке пытался объяснить простому тайцу, что такое зима в России, когда снег, лед и холодно не только в холодильнике, а везде на улице. Таец вежливо улыбался, кивал головой, но по глазам было видно – что не верит ни единому слову.

А телевизор, кстати, как выяснилось в последующие дни, показывал только по выходным. У меня вообще закралось страшное подозрение, что на Труке телевещания нет, а в гостинице гоняют каналы по кабелю.

День первый

Утром, ни свет ни заря, я устремился в дайвшоп. Дело в том, что в России я заранее купил только авиабилеты и забронировал отель. По "нырялке" мне предстояло договориться на месте. Наиболее предпочтительным изучение местного скопления "рэков" выглядит при проживании на борту одного из трех имеющихся здесь в наличии дайверских судов. Дома мне настоятельно советовали "Truck Agressor II", однако ввиду скоропалительности моей поездки и ограниченности свободного времени, для меня вариант попасть на борт судна оказался неосуществим.

В магазине на все мой вопрос об организации погружений седой островитянин - хозяин центра мне неторопливо и лаконично объяснил: быть в 9:00 на пирсе у столовой со своим снаряжением. Грузовые пояса и баллоны будут на лодке.
- Да, - бросил он мне вдогонку,- И возьми с собою ланч-бокс.

Оказалось, что у меня еще есть время на то, чтобы позавтракать в столовой, заказать ланч-бокс (он здесь был даже на выбор трех видов, включая японскую еду!) и перетащить свое снаряжение к пирсу. На ресепшене мне выдали ключ от кабинки на пирсе для складирования снаряжения, а с обратной стороны кабинок были оборудованы умывальники-ванны для опреснения. Удобная вещь!

Вместе со мной погружения ожидали два американца средних лет. Мы познакомились. Оказалось, что Эд и Рэндольф друзья со студенчества, врачи из Калифорнии. Пять лет назад Эд с семьей переехал на Гавайи, но они продолжают общаться. В этом году поехали в путешествие по Океании и уже побывали на Понпее и Косрае (два других островных штата федерации Микронезия), а с Трука полетят на Яп или Палау. Так же выяснилось, что они улетают в один день со мной, поэтому ближайшие трое суток мы будем нырять вместе. Таким образом, у нас образовалась своего рода команда.

Вскоре подошла лодка, не смотря на свою простоту (деревянный корпус, подвесной мотор и фанерный тент), зарекомендовавшая себя довольно удобной посудиной для дайвинга в здешних спокойных водах.

Наш дайвмастер Бил представлял собой весьма колоритного аборигена. Он, как истинный водолаз, производил впечатление человека сильного, доброго и спокойного до кажущейся ленивости. Особенное впечатление на меня произвела надпись на его футболке "Dive Animal", вместе с картинкой, как нельзя более подходившая его образу большого бурого медведя.

Бил пожал нам всем руки и предложил грузиться на лодку. Вскоре мы уже рассекали ласковые волны утренней лагуны. Справа и слева возвышались густо заросшие тропическим лесом острова. Кое-где у берега виднелись сильно поржавевшие останки судов, несомненно красующихся там со дня пафосного реванша ВВС США за Перл Харбор. И что-то подсказывало, что не врут нам: такого железа тут под водой действительно навалом!

Трук, или как с 1989 официально (и в соответствии с местным произношением) стал себя называть этот микронезийский штат – Чук, является скоплением небольших островов вулканического происхождения, окруженных естественным кольцом кораллового рифа всего с несколькими судоходными разрывами. Природные условия, обеспечивавшие удобную, вместительную и защищенную якорную стоянку в лагуне, а также ключевое географическое положение на стыке центральной и юго-восточной частей Тихого океана, обеспечило превращение Трука к началу Второй Мировой войны в главную стратегическую базу Японии в данном регионе, сравнимую по значимости с американским Перл Харбором и называемую "Тихоокеанским Гибралтаром". Не удивительно в этой связи, что американская военная операция на Труке под кодовым названием "Hailstone" (Град) 17-18 февраля 1944 года считается наиболее агрессивной акцией США против японских заморских территорий. А японский флот, покоящийся в настоящее время на дне лагуны олицетворяет "самую большую военно-морскую потерю в истории".

Первое погружение наша небольшая группа делала на японский сухогруз "Nippo Maru". Можно сразу сказать, что большинство судов, затопленных здесь – это сухогрузы и, понятное дело, японские. На это почему-то никто не обращает внимания, но почти все военные суда успели "свалить" из лагуны до начала бойни, после безусловно талантливого появления в чистом экваториальном небе американского самолета - разведчика. У нас бы в те годы пилота, спугнувшего вражескую эскадру, вероятно, сразу бы расстреляли, а у них, поди же, медальку дали за героизм. Защита лагуны рифовым кольцом с несколькими легко перекрываемыми проходами сыграла с японцами злую шутку, в одночасье превратив безопасную гавань в ловушку.

"Nippo Maru", как и две ее сестры, также нашедшие последний приют в Лагуне- "Motokawa Maru" и "Kikukawa Maru", была (именно "была", так как японские названия судов, как правило, женского рода) пятитрюмным грузопассажирским судном, сошедшим в 1936 году со стапелей в Кобе. После реквизиции на военные нужды в 1941 году, корабль был перепрофилирован для доставки пресной воды и амуниции на подмандатные японские территории в Тихом океане. В роковой для японского флота день 17 февраля 1944 года, "Nippo Maru" находилась на 4 якорной стоянке возле острова Дублон и, после зафиксированного примерно в 8-15 утра прямого попадания как минимум трех 500-фунтовых авиабомб и начавшегося пожара, затонула.

Мы "упали" на бак и начали осмотр с первого трюма, постепенно продвигаясь к кормовой части. Видимость была отличная. Корабль лежал с сильным дифферентом на левый борт, поэтому весь его груз сместился со своих мест и кучами громоздился на боковых стенах трюмов. В первом трюме грудами были навалены ящики с винтовками и патронами, противогазы, противопехотные мины и детонаторы к ним. Как позже объяснил нам гид, количество мин стремительно уменьшается, поскольку, не смотря на все запреты, местные ныряльщики собирают боеприпасы с рэков и используют извлеченный из них порох для рыбалки за кольцом рифа в лучших традициях старой отечественной комедии с Вициным, Моргуновым и Никулиным. Судя по всему, более чем полувековое пребывание под водой на губительные свойства взрывчатых веществ повлияло не сильно.

Пара грузовиков свалилось с верхней палубы на песчаное дно. Зато возле второго трюма маленький танчик (танком назвать эту "боевую табакерку" язык не поворачивается), зацепившись за фальшборт, словно все еще продолжал свое путешествие к уже несуществующему полю битвы на краю влажных островных джунглей.

Во втором трюме в искореженных металлических листах с трудом угадывались емкости для пресной воды, зато повсюду валялись артиллерийские снаряды, точнее их головные части.

На колесной пушке в районе 4 трюма я нашел, по всей видимости, извлеченную наверх кем-то из глубины корабельных отсеков металлическую вазу с симпатичным восточным растительным орнаментом и пробитым пулей дном. "Классный сувенир, забрать бы с собой, да только строго тут у них с этим",- подумал я и, с маргинальным сожалением, подобно моему неизвестному предшественнику- дайверу, оставил чашу на лафете зенитки.

Пора было возвращаться. Средняя глубина погружения была около 35 метров, по этому уже после 15 минут пребывания на рэке я начал коситься на своих новых американских друзей и дайвмастера. Однако те не проявляли ни беспокойства, ни желания завершить погружение, с явным намерением залезть в декомпрессию. Я, честно говоря, к такому повороту готов не был, но успокоил себя тем, что мой дайвкомпьютер все равно покажет, где и сколько отстаиваться. Так же я вспомнил, что баллоны с регуляторами на случай окончания воздуха были не только подвешены под лодкой, но один был даже оставлен у ходового конца на баке. Короче все выглядело вполне профессионально, и я решил положиться на своих бади и "положить" на бездекомпрессионные пожелания PADI. Мои последние сомнения были развеяны, когда, полазив вдоволь по пароходу, в точном соответствии с показаниями наручных компьютеров все, включая меня, начали неторопливо отстаиваться перед выходом на поверхность, зависнув на специально выпущенных с лодки тросах с грузами на конце.

После выхода на поверхность я не смог отказать себе в удовольствии, скинув снаряжение и короткий гидрокостюм, прыгнуть в ласкающую тело воду и проплыть пару кругов вокруг лодки, не смотря на небольшое течение.

Нам предстоял трехчасовой, как объявил Бил, с учетом совершенного декомпрессионного нырка, поверхностный интервал, на который мы отправились на маленький островок Итен. Этот остров был превращен японцами в самый настоящий авианосец, поскольку большую часть искусственно расширенной территории занимала взлетно-посадочная полоса, к настоящему времени полностью заросшая тропическим лесом. Буквально в двадцати метрах от острова на глубине не больше 4 метров лежал практически целый японский истребитель "Zero". Правда лежал "на спине" и густо оброс водорослями за прошедшие шестьдесят лет. Поныряв к истребителю с одной маской и поняв тщетность попыток проникновения в кабину пилота, мы высадились на берег, где съели свои ланч-боксы и развалились в нирване под пальмами. Дайвмастер, его напарник и группа аборигенов, живущих на этом островке, подошедших после нашего прибытия, сидели в сторонке и ели нечто белое, не поддающееся описанию. Как выяснилось, это был островной "хлеб"- продукт из плода хлебного дерева. Разумеется, я не мог удержаться и попросил кусочек на пробу.

Оказалось, что Эд имеет неплохой опыт приготовления плодов хлебного дерева: "Мы частенько у себя на Гавайях на заднем дворе разводим огонь и запекаем плоды хлебного дерева". (Как будто там у них на Гавайях с голодухи запечь больше нечего!) Выяснилось, что всего-то требуется разрезать этот продолговатый зеленоватый овощ размером с небольшую дыню и пупырчатой поверхностью светло-салатового цвета на две части и запечь на углях до почернения. После этого корка срезается, а мякоть извлекается, нарезается на ломти и подается к столу.

На вид продукт действительно весьма походил на размоченный в воде белый хлебный мякиш, а на вкус скорее напоминал пюре из сушеного картофеля (не путать с чипсами; если кто не знает, способ заготовки картошки путем сушения широко используется по сей день в нашей армии) или даже, скорее, картофельное пюре "Uncle Bans". Соли не хватало, поскольку, как я понял, в местных гастрономических традициях солить данный фрукт не принято. Я использовал пакетик соевого соуса, оставшийся от скудноватого японского ланч-бокса. В таком виде эта растущая на дереве булка оказалась вполне съедобной, особенно, если принять во внимание такие серьезные для островитян факторы, как ее доступность, отсутствие местной пшеницы и наличие некоторого чувства голода.

Кстати, о доступности: как я убедился чуть позже, хлеб, точнее плоды хлебного дерева здесь в полном смысле слова валяются под ногами, стоит зайти в лес. Не успел, правда, выяснить, можно ли их поднимать с земли, или правильнее есть только сорванные с дерева.

В тени пальм мне пришла в голову мысль, что аборигены - счастливые люди: хлеб у них под ногами, теплынь такая, что вместо дома, по большому счету, нужен только навес на случай дождя. Лежи вот так под пальмой и сливайся с природой. Это вам не Сибирь и не Архангельская губерния. Под елкой в снегу не наваляешься долго. А если под ногами что и валяется, так только шишки, и то ими особо сыт не будешь. С другой стороны, суровые жизненные условия – основной побудительный мотив к прогрессу человечества. Вон аборигены: где были, там и остались, даже при том, что их уже почти три века как колонизировали, если считать с момента захода испанского капитана Мануэля Дублона на "Сан Антонио" в 1814 году. Разве что вместо юбок из пальмовых листьев шорты "Nike" понадевали…

Мои послеобеденные размышления глобального характера были прерваны призывом дайвмастера занимать места в лодке. Второе сегодняшнее ныряние было на "Fujikawa Maru".

"Fujikawa Maru" - грузопассажирское судно, построенное в 1938 г. для Toyo Kaiun Kisen Kaisha (Ocean Transport Co., Ltd.)- компании, специализировавшейся на перевозках в Нью-Йорк и Южный Китай. После реквизиции в 1940 году Военно-морским флотом Японии, "Fujikawa Maru" вошла в состав 10 бывших коммерческих судов, прикомандированных к 22 авиафлотилии 11 авиафлота, базировавшейся до начала военных действий в Индокитае. Судну отводилась роль доставщика самолетов и запасных частей к ним на островные базы. В этот период судно было оснащено палубными орудиями. В период с 1942 г. судно участвовало в военных операциях в районе Алеутских и Маршалловых островов, 12 сентября 1943 г. одна из трех торпед, выпущенных американской подводной лодкой "Permit" северо-восточнее Трука нанесла судну существенные повреждения, заставившие командование вернуть "Fujikawa Maru" в Японию для серьезного ремонта. Следы этого ремонта явно различимы на корпусе судна и по сей день в районе трюма №5.

Несмотря на сведения о повреждении судна в первый день атаки американских ВВС, "Fujikawa Maru" встретила утро 18 февраля 1944 г. на плаву. Но уже в 7-15 по местному времени, после попадания 1000-фунтового фугаса, сброшенного пикирующим бомбардировщиком "Essex", корабль загорелся. А вскоре после взрыва торпеды, выпущенной одним из двух торпедоносцев "Monterey", "Fujikawa Maru" стала погружаться с дифферентом на корму и затонула.

Главная "фишка" этого рэка заключалась в истребителях "Zero", которые перевозились в центральном трюме со сложенными вертикально крыльями. Я, по правде говоря, думал, что их будет не меньше десятка, и представлял себе картинку имперского авиаполка в походном состоянии в стиле декораций "Звездных войн". Однако, не смотря на то, что судно затонуло на ровный киль, фюзеляжи раскидало по трюму, и рассмотреть мне толком удалось только два (а было их там, как выяснилось впоследствии, всего четыре). В трюме висела довольно сильная муть и эти "птички" впечатления особого не произвели.

Зато настоящее потрясение произвела на меня центральная надстройка и, в особенности, машинное отделение. Конструкция последнего - единый объем от нижней палубы до верхней части надстройки более 10 метров высотой! Отсутствие внутренних переборок - только ажурные мостики, абсолютная прозрачность и лучи яркого солнечного света, прорывающиеся в световые люки, огромные дымовые коллекторы, словно трубы органа, возносящиеся вверх из мрака: от всего этого казалось, что присутствуешь в заброшенном подводном храме. Какое необычное и ошеломляющее ощущение – парить как в воздухе посреди этого чуда вместе со стайками разноцветных рыбок!

Остальные помещения корабля также были хороши для проникновения и познавательны: камбуз, гальюн, каюты экипажа и т.д.

На этом же корабле я познакомился с довольно неприметным, но стоящим запоминания представителем экваториальной подводной флоры (или фауны – специалисты поправят) – морским пером. Это небольшая, сантиметров 10, водоросль очертаниями – вылитое птичье перышко, мягко колышущееся на какой-нибудь выступающей железке. Но не в коем случае нельзя касаться этой пушистости незащищенной неопреном кожей – обожжет хуже крапивы.

Корабль очень сильно оброс, превратившись в настоящий риф. Особенно живописно выглядели крановые мачты, на которые попадал весь спектр солнечного света. У передней мачты я завис на обычную остановку безопасности (ныряние получилось бездекомпрессионным), и любовался крупными серебристыми рыбками неизвестного мне вида, выделывавшими замысловатые фигуры высшего пилотажа без видимых на то причин.

Первый день ныряния подошел к концу. В связи с практиковавшимися декомпрессиями, ночные заплывы, как я понял, здесь особой популярностью не пользовались. Впрочем, сегодняшним опытом я был очень доволен, и желать большего было бы уже излишеством.

На прощание дайвмастер Билл сообщил нам, что завтра мы можем пойти на "San Fransico Maru" палуба которого находится на глубине 50 м. Лично мне Бил, понизив голос, пояснил, что, как правило, туда дайверы идут только после трех – четырех дней ныряний. Но, поскольку, на его взгляд, я неплохо подготовлен, он готов, в виде исключения, допустить меня к нырянию на этот объект уже завтра. Ощутить подобное доверие было весьма приятно, хотя на рэк, расположенный так глубоко, я еще ни разу не погружался (Бесшабашное хождение на воздухе на 75 метров "в одно касание" у Малого Гифтуна на Красном море прошлой осенью, разумеется, не в счет).

Янкосы пригласили меня в бар, располагавшийся возле пирса и гостеприимно распахивавший щиты над своими стойками после пяти. Как выяснилось, это место являлось единственным очагом культуры для дайверов, поскольку все возможные путеводители хором отговаривали иностранных туристов от идеи покидать территорию отеля в вечернее время.

Кстати, я уже был готов, пренебречь этой заповедью, поскольку во всех путешествиях воплощал и пропагандировал принцип: "Прочитай советы путеводителя и сделай все по-своему", считая лучшим познавательным маршрутом – "Подальше от туристических маршрутов". Однако тут произошел один незначительный инцидент, после которого я все же решил воспользоваться приглашением новых друзей и спокойно провести сегодняшний вечер в гостинице.

Дело в том, что я забыл свои сандалии "Columbia" на лодке. Не то, чтобы хождение босиком по территории отеля в местном климате представляло проблему. Просто это были очень удобные сандалии, купленные взамен таких же удобных, потерянных мною в прошлом году на Сайпане (смыло с Зодиака), в свою очередь приобретенных взамен забытых в ходе поспешной эвакуации в разгар тайфуна с одной дальневосточной вершины. Короче, не везло мне с сандалиями, поэтому я решил не полагаться на сознательность тех, кому мои сандалии могут показаться бесхозными и подходящими по размеру. Я вернулся к пирсу возле дайвшопа, где стояло, как минимум, полдюжины лодок, абсолютно идентичных той, на которой мы сегодня выходили в море.

В ходе выяснения у местного контингента как мне найти дайвмастера Била или показать его лодку, ко мне подошел паренек лет 17-18, одетый, как оказалось, по местной молодежной моде, в стиле хип-хоп-MTV. Этот красавец начал мне объяснять стиле: "Йоу, чувак, я могу решить твою проблему, если ты заплатишь двадцать баксов, и т.п.". Прикинув, что двадцатка за свои же шестидесятидолларовые сандалии – это как-то крутовато, я сказал, что максимум, на что он может рассчитывать – это 5 долларов.

Однако, по всей видимости, чука, или как еще назвать жителя штата Чук, сумма в 5 баксов просто оскорбила. Он тут же начал мне гнуть что-то в духе марксизма-ленинизма про безработных социально-необеспеченных островитян и в конец оборзевших толстосумов-туристов, которые не хотят помочь местной экономике - поделиться с реальными пацанами и готовы удавиться за двадцатку долларов. Проблема моей обуви начала, как я уловил, выходить на уровень международной политики, в связи с чем, я реально стал просчитывать 2 варианта. Первый - дать этому рэперу по лицу, при этом желательно, чтобы он упал с пирса в воду. Либо, приняв во внимание заинтересованные взгляды в нашу сторону группы местных, тупо ретироваться и купить себе на Гуаме очередные новые сандалии.

К счастью, в этот момент из дайвшопа вышел пожилой островитянин, утром объяснявший мне организационные моменты, с моими "шузами" в руках. Я, проигнорировав желание молодого аборигена продолжить нашу увлекательную беседу, забрал обувь и, демонстративно повернувшись спиной, бодро зашагал по направлению к гостиничному корпусу. Услышанное в след от яркого представителя местной прогрессивной молодежи многозначительное "Увидимся еще потом" в стиле отечественного "Я тебя запомнил, паря", почему-то заставило меня отказаться от идеи одиночной вылазки из отеля сегодня вечером.

В баре мы пили пиво и курили сигары, привезенные Рэндольфом из Гондураса. Я потягивал реально мексиканскую "Корону" с ломтиком лимона, ничем не отличающуюся от продаваемой в России "Короны" калужского производства, и с интересом разглядывал наклейки дайвклубов со всего Света, которыми были обильно украшены доступные поверхности в баре. Не найдя ни одной российской, я с сожалением подумал о том, что, как и другие мои соотечественники, наверняка бывавшие здесь, не догадался взять с собой какой-нибудь стикер с родной сердцу символикой. Почему-то именно здесь, на огромном расстоянии, начинаешь вдруг ценить абсолютно простые проявления своей национальной принадлежности.

На вопрос бармену бывают ли здесь русские, тот сказал, что очень редко, но бывают. В прошлом году, как я понял из его слов, здесь был какой-то депутат нашей Госдумы. Фамилию, ясное дело, он вспомнить и воспроизвести не смог.

Приятная беседа с американцами была продолжена в столовой-ресторане, где мы, заняв угловой столик, могли наслаждаться закатом солнца, а после снова вернулись к бару, куда подтянулись оставшиеся постояльцы отеля: зрелая супружеская пара технодайверов из Луизианы и "настоящий полковник" из какого-то штатовского МЧСа. Кроме нас в отеле еще находилась группа не то южно-корейских, не то японских дайверов, которая традиционно для этих восточных азиатов, предпочитала сидеть по номерам, и которых я увидел только в день их отъезда. Сейчас, как сказали, не сезон; основной наплыв дайверов здесь с осени по весну, не смотря на то, что условия для погружений хороши круглый год.

Завершил я сегодняшний насыщенный день сеансом связи с "Большой землей", проверив электронную почту на очень медленном компьютере в здании ресепшена и поговорив по своему спутниковому телефону с балкона в номере (Мобильная связь стандарта GSM на островах отсутствовала, за другие стандарты ручаться не буду).

День второй

Итак, обещанный глубоководный дайв.

"San Francisco Maru" была построена в 1919 году и до войны возила уголь и фосфаты. Сценарий гибели этого достаточно большого сухогруза (385 футов в длину, водоизмещение 5831 т.) типичен для большинства местных рэков: попадания авиабомб, пожар, затопление. Судно легло на ровный киль на глубине 60 метров. Палуба находится примерно на 50 метров. В общем один из наиболее глубоких по залеганию местных объектов, неизменно включаемый в программу ежегодных "Глубоких недель" и вообще рекомендуемый для технического дайвинга. В то же время, если не задаваться целью проникновения во внутренние отсеки, а ограничиться внешним осмотром, вполне достижимый на воздухе, разумеется при условии выполнения декомпрессионных процедур.

Первые минуты погружения принесли незабываемые ощущения: нетипично прозрачная для этого места погружения вода позволила почти сразу различить доходящие до глубины 25 метров мачты судна, подчеркивающие трехмерность картинки. Это незабываемое и ни с чем не сравнимое чувство полета в безграничной синеве, наполненной жизнью и тайнами…

В этот раз с нами идут 2 дайвмастера, на палубе к ходовому концу кладется баллон с регулятором. Мы начинаем движение над раскрытыми трюмами: торпеды, мины (когда-то полный трюм уже опустел на половину), на палубе - три легких танка! Во втором трюме – автоцистерны, одна из машин плавает под перекрывающими трюм балками: похоже, пустая цистерна все еще хранит воздух (?) шестидесятилетней давности. Надо же, никто до сих пор не попытался ее откупорить, явно не хватает тут наших активных сограждан!

Где-то в середине погружения, когда глубиномер зафиксировал максимальную глубину 55 метров, начинаю ощущать, что приподнятость настроения начинает граничить с подозрительной эйфорией - дает о себе знать азотный наркоз. Вот в таких случаях и пригождается опыт прежних погружений, когда вместо того чтобы под мычание в загубник мотива какого-нибудь модного шлягера рвануть обозревать корабельные винты, говоришь себе: "Соберись, тряпка! Ну, чего мы там не видели на 60 метрах? Да, паровоз там настоящий где-то валяется, ну и на кой тебе этот паровоз?..."

Я неторопливо всплываю к кормовой мачте, возносящейся в синей полумгле, словно распятие. Мои товарищи тоже начинают неспешный подъем по ходовому концу. Течение здесь сейчас не чувствуется, поэтому я просто медленно парю в толще воды, поглядывая на компьютер и размышляя о самых разных вещах. Об относительности величин в нашем мире: что такое 50 метров длины на берегу и что такое 50 метров глубины в воде. О судьбах людей, когда-то ходивших под Имперским солнечным флагом на лежащем подо мною корабле. В момент затопления от взрывов авиабомб погибло пять членов экипажа. Остальные сумели выбраться на близлежащий остров Дублон. На этот маленький островок, кстати, выбралось большинство уцелевших с полусотни затопленных судов. Говорят, когда американцы через несколько месяцев пришли на Трук в рамках победной оккупации, на Дублоне им предстала ужасная картина: сотни, если не тысячи, изможденных, оборванных и голодных "робинзонов", позабывших про самурайский идеализм и не брезгавших каннибализмом…

Поверхностный интервал мы снова проводили на островке-авианосце Итен. В этот раз после приконченных ланч-боксов с моей подачи было решено совершить вылазку вглубь острова – посмотреть остатки аэродромных построек. Правда выяснилась необходимость заручиться благословением местного божества, в лице старосты деревни – того невысокого серьезного аборигена, который вчера угощал меня плодом хлебного дерева. Традиционно с нечастых туристов взималось по паре баксов с носа, но хитрые янки вообще с собой денег не брали, а у меня в заначке мельче 10 долларов не нашлось. Впрочем, староста оказался тоже мужчиной не промах и попытался дать сдачу, которую, разумеется, я все равно оставил ему.

Тут правда возникла еще одна проблема: из-за вчерашних событий я оставил свои сандалии в кабинке на пирсе. Не идти же в настоящие джунгли босиком? К счастью я вовремя вспомнил о своих водолазных ботах, с успехом заменивших мне кроссовки и даже давших определенные преимущества в хождении мо местному глинозему.

С полянки, примыкавшей к выложенному камнем берегу, что-то типа набережной, где мы отдыхали на травке, наш проводник повел нас по тропинке среди густых зарослей вглубь острова.

Переступая через сухие пальмовые ветви и валяющиеся под ногами опавшие плоды хлебного дерева, мы прошли насквозь пальмовую рощу, попутно поглазев на нехитрый быт аборигенов: молодая островитянка стирала традиционно яркое белье в стиральной машинке "а-ля советская промышленность начала семидесятых" с крутящимися валиками для отжима. Машинка стояла на полянке среди травы, а электрический шнур терялся в направлении ветхого домика из фанерных щитов. Женщина, ничуть не колеблясь, набирала воду в машинку ведром прямо из большой лужи, образованной на месте воронки от авиабомбы. Целый выводок детишек прервал при нашем появлении свои шумные игры вокруг той же лужи и замер в недоумении. Но клянчить мелочь они были, к счастью, еще не обучены, либо наш вождь, единожды взяв мзду за осмотр острова, гарантировал защиту от прочих поборов.

Вскоре мы вышли к остаткам основного здания с контрольной вышкой. Большая часть стен была выбита взрывами, при этом перекрытия не разломились, а словно по прихоти некого дизайнера изогнулись, провиснув вниз.

Я остановился на месте, вертя по сторонам головой и пытаясь понять: где, собственно, взлетно-посадочная полоса. Поскольку с моря ее я так и не сумел разглядеть. На мой вопрос наш гид широким жестом указал на пальмовую рощу, которую мы только что пересекли. Тут до меня, наконец, дошло, что за шестьдесят лет в тропическом климате на этом, по всей видимости, не бетонированном в те годы поле мог еще и не такой лес вырасти.

Сразу перед глазами встали волны густой травы на месте рыболовецкого поселка 30-50-х годов прошлого века на заповедном острове Большой Пелис в Японском море. Когда-то там было полторы тысячи жителей, почта, школа, сельсовет, клуб. Десятки судов швартовались у пирсов рыбозаготовительной базы. А сейчас: только трава и ветер, кусты шиповника с плодами размером с небольшой помидор, оплывшие края чанов для засолки рыбы, скрывающие в своей тени множество змей, да одиноко и печально смотрящее на море пустыми окнами здание не то почты, не то бани, в котором периодически бомжует с творческими целями известный по провинциальным меркам художник-авангардист.

Бани здесь явно не было, зато присутствовала пара бункеров-хранилищ для бочек с горючим. Сквозь трещины в бетоне стен замысловато прорастали и висели в воздухе корни деревьев - идеальная и никому уже не нужная маскировка в стиле храмов Ангкор-Вата.

Удивительно, почему местные жители не потрудились и не восстановили основательные японские строения на этом островке, предпочитая жить в фанерных хибарах? Занятые поиском ответа на этот деликатный вопрос, мы вернулись обратно той же дорогой, наткнувшись по пути среди пальм на остатки самолета, разорванного в клочья не то при падении, не то при попадании в него бомбы на летном поле.

Стоило нашей лодке чуть отойти от берега по направлению к месту второго погружения, как появился эскорт – стая небольших, но чрезвычайно игривых дельфинов. Они по очереди выскакивали из воды, пытаясь обогнать лодку. Некоторые умудрялись проскочить в полуметре от режущего волну форштевня или даже плыть на минимальной дистанции прямо перед лодкой. Темнокожий дядечка, управлявший нашим плавсредством, улыбаясь, поддавал газу, и было видно, что игра человека с дельфином в лагуне Трука давно известная и любимая забава для участников с обеих сторон.

Второе погружение сегодня мы делали на судно "Sankisan Maru". Хотя точнее было бы сказать, на пол-судна. В результате взрыва от судна осталась только носовая часть с остатками рубки. Корма же была оторвана подобно тому, как нетерпеливые детские ручки сминают, скручивают и разрывают брусок пластилина. Она лежит на значительном удалении от носовой части на большой глубине.

С "Sankisan Maru" связано несколько тайн. Ранее считалось, что под этим именем значилось судно, водоизмещением 4752 тонны, построенное в 1920 году в Такоме (США) и захваченное японцами в 1942. В США оно называлось "Red Hook" и последовательно переименовывалось в "Commercial Traveler", затем в "Nelson Traveler", позже в "Point Estero" и, наконец, в "Estero".

Однако, по последним данным, в водах Трука затонуло совсем другое судно, водоизмещением 4776 тон, ранее принадлежавшее "Nippon Yusen Kaisha" (NYK) и до мобилизации возившее рис из Бангкока, Сайгона и Кореи, принимая на борт за один раз до 6000 тон.

Также нет свидетельств, объясняющих конкретную причину, в результате чего судно, стоявшее на якоре у берегов острова Уман, разорвало на части, а на дне образовался заметный кратер. При первой волне авианалета в "Sankisan Maru" попала только одна 1000- фунтовая бомба, однако когда самолеты вернулись на следующий день, выяснилось, что судно затонуло. Разорвать корпус могло по двум причинам – особо удачное попадание торпеды или авиабомбы, либо детонация боеприпасов, перевозимых в трюме. Точная же картина гибели этого сухогруза на сегодняшний день не известна.

По всей видимости, сегодня с утра здесь до нас уже побывали какие-то активные дайверы, поскольку видимость на объекте оставляла желать лучшего, не смотря на относительно небольшую глубину. Хотя, возможно, плохая видимость – следствие особенностей грунта и течений в этом месте. Мы обследовали сохранившиеся трюмы со свалками амуниции. Здесь перевозились, помимо всего прочего медикаменты для армейских госпиталей. В одном месте громоздились коробки с баночками из-под пенициллина. Не знаю, куда делись крышечки и сам пенициллин, но стеклянных мензурок было навалом. Я вытащил из-под слоя ила один пузырек. Отлитый из ярко синего стекла, по форме он практически ничем не отличался от современных пеницилинок, разве что производил ощущение ручной работы. Очевидно, поддавшись магии места его находки, в памяти неожиданно всплыл рассказ Роя Брэдбери про синюю бутылку, и рука непроизвольно сунула бутылек в карман компенсатора. Впрочем, выйдя из трюма, я, поддавшись угрызениям совести, вынул синюю мензурку из кармана и оставил на лафете носового орудия.

Чуть позже, на борту лодки американцы, врачи по профессии, живо обсуждали медицинские артефакты с этого рэка, а Дэйв особенно восторгался красивой синенькой бутылочкой, оставленной кем-то на орудии. Черт-побери, - подумал я, - наверное действительно не простая была бутылочка; надо было забирать – вывез бы через таможню в своей походной аптечке...

День завершился по вчерашнему сценарию. Разве что закат сегодня, благодаря пришедшим со стороны Австралии кучевым облакам, был просто божественен. Завороженные изысканным драматизмом игры света и теней, мы сидели на пирсе, потягивая выпивку, захваченную из бара. На рейде грациозно покачивала зажженными габаритными огнями роскошная яхта, пришедшая с Новой Гвинеи. Несколько парней из команды яхты в ослепительно белой униформе на не менее белом "Зодиаке" причалили пополнить в нашем баре запасы алкоголя. В их веселой мужской компании мы заметили эффектную девушку, что тут же стало предметом всеобщего обсуждения и характерных для такого повода шуток. Ответив на наше приветствие, моряки торопливо загрузили в лодку коробки со спиртным и сразу отбыли обратно на яхту. Не знаю, почему, но их появление, как-то раздосадовало меня. Может быть наличием в их компании молодой симпатичной женщины? Впрочем, я постарался выбросить эти несвоевременные мысли из головы, предавшись нирване созерцания красок экваториального заката и коротких тропических сумерек в преддверие наступления ночи.

День третий

Сегодняшнее утро, для разнообразия, одарило нас тропическим ливнем. Дождь шел отвесной стеной все время, пока мы завтракали и еще с четверть часа, пока наша группа, развалившись в шезлонгах на крытой веранде, лениво глазела на разверзнувшиеся хляби небесные. Но, чем хороши тропические ливни в этих широтах в сезон дождей, так это своей предсказуемой продолжительностью. Не успели мы начать думать о перемене планов на сегодня, как, словно по мановению чьей-то руки, "кран" на небесах был перекрыт, и солнце заблестело в миллионах капелек воды, щедро оросивших и без того не страдающую отсутствием влаги землю острова.

Целью первого погружения в этот день стал эсминец "Fumitsuki". Этот небольшой боевой корабль лежал на ровном киле на дне лагуны в пяти с половиной милях от о. Моен по направлению к о. Улалу. Эсминец обнаружил в 1987 году японский писатель и энтузиаст дайвинга Томойюки Йошимура при помощи персонала Blue Lagoon Shop на основании информации, полученной при изучении сопоставлении архивных военных донесений и допросов уцелевших моряков.

Эсминец "Fumitsuki", сошедший со стапелей в 1926 г. в Осаке, относился к числу 36 военных судов подобного типа, построенных после I Мировой войны для переоснащения японского военного флот и, входил в группу 12 эсминцев класса "Мицуки", заказанных в 1923 году. За основу была взята британская модель эскадренного миноносца, однако последняя была значительно усовершенствована японскими судостроителями. Бортам была придана форма "спины черепахи", а форштевню – контур "шеи лебедя", как у клипера, что в совокупности с применением нового типа турбин, позволило эсминцу развивать скорость до 33,5 (по некоторым данным, до 39) узлов. Передние торпедные аппараты были сдвинуты назад к рубке, а орудия размещались по центральной оси судна, что обеспечивало лучшую управляемость и защиту от сильных волн. Кроме того, он мог выступать как в роли тральщика, так и в роли установщика мин. Его вооружение изначально составляли четыре 4,7 дюймовые пушки, 2 пулемета, шесть 24 дюймовых торпедных аппарата (10 торпед); эсминец нес 16 мин и 18 глубинных зарядов. После реконструкции в 1941-42 годах вооружение было дополнительно усилено.

Во время атаки американской авиации 17 февраля 1944 г., эсминец вел зенитный огонь по самолетам противника и был поврежден в результате попадания четырех 500-фунтовых бомб. По причине затопления машинного отделения и еще нескольких отсеков корабль потерял ход и стал неуправляемым. Все попытки борьбы за спасение судна успеха не принесли. 7 человек из экипажа погибли, 23 - были ранены.

Рэк находится на открытом пространстве, недалеко от Северного прохода в рифе. Поэтому успех ныряния здесь зависит от погоды и отсутствия сильного ветра и волны. Впрочем, сегодня довольно тихая погода, а небо после утреннего дождя снова подернуто легкой облачной дымкой. Прозрачность хорошая, и мы видим сигарообразный корпус эсминца уже с поверхности. К сожалению, я только после погружения прочитал о "черепахообразной" форме корпуса этого дестройера, поэтому первой моей мыслью по достижении объекта была: "Ба, да это же подлодка!" Хотя, разумеется, по обилию внешнего вооружения и форме рубки на подводную лодку это судно походило как-то не очень. В то же время, теснота люков, ведущих вглубь корпуса, вполне соответствовала субмарине, в связи с чем, от проникновения в корпус мы отказались, ограничившись осмотром рубки, орудий и торпедных аппаратов и капанием в груде армейских пожитков, заботливо вытащенных нашими предшественниками на палубу.

Налюбовавшись видами уничтоженного милитаристского плавсредства, мы стали подниматься к нашей лодке для декомпрессионной остановки, к чему обязывало время, проведенное на глубине; мой компьютер зафиксировал максимальную отметку погружения в 37 метров.

В этот момент, словно вдогонку за нами к затонувшему эсминцу из синевы стремительно выскочила средних размеров акула, скорее всего, серая рифовая. Совершив круг почета и не найдя нас, хищница снова растворилась в тени вод. "Ну, вот, - с сожалением подумал я, - появись она минут на десять раньше, могла бы так оживить наше погружение!" Зависнув на тросе в ожидании команды компьютера, я вертелся вокруг своей оси, в надежде, что акула проявит к нам интерес и поднимется к поверхности. Однако она только пару раз промелькнула почти на пределе видимости и исчезла.

На время поверхностного интервала сегодня для нашей группы был припасен пикник на крошечном островке у границы внешнего рифа. По большому счету, эти песчаные пяточки, едва выступающие на поверхность моря, с несколькими пальмами и островами-то назвать нельзя. Однако вылазки на них чрезвычайно популярны у туристов, в особенности японских. Похоже, это воплощение карикатурного символа тропического острова 50-100 метров в диаметре позволяет ощутить себя хотя бы на несколько часов настоящим Робинзоном. Для настоящих фанатов, существует возможность договориться провести на острове ночь – на некоторых построены специальные легкие бунгала без удобств.

Согласно традиции, сложившейся в местной туриндустрии, нас троих высадили на одном таком островке и оставили наедине с большим пластиковым ящиком-холодильником с ланчем и емкостями с водой. В течении полутора часов мы релаксировали под пальмами, пережевывая жареную курицу, раз десять обошли остров по окружности и прогнозировали шансы выжить на таком псевдо- острове хотя бы пару дней, если лодка по какой-то причине (поломка мотора, внезапная болезнь "шкипера", государственный переворот, наконец), забудет нас отсюда забрать.

Но лодка за нами пришла без задержки, и мы отправились на последнее погружение в лагуне Трука в этот приезд.

Сухогруз "Gosei Maru" относился к большому классу 1852-1961 тонных судов довоенной постройки, среднего размера с одним винтом. Он затонул после попадания торпеды у побережья острова Уман утром второго дня памятного авианалета. При затоплении судно развернуло кормой к верху, в связи с чем рэк получил соответствующее название – "Stern High Wreck", а также "Диагональный рэк" - поскольку корпус судна лежит на круто уходящем на глубину ложе, практически касаясь поверхности кормой.

В трюмах оказалось немало торпед, но особый интерес вызвал внешний осмотр судна, особенно его кормовой части. Густой ковер различных видов морской жизни демонстрировал весь спектр ярких цветов в лучах послеобеденного солнца, легко проникающих на небольшую глубину. И для множества рыб, беспечно снующих между кустов кораллов и поржавевших конструкций надстроек, корабль казался причудливым подводным строением, никогда не знавшим иной, надводной жизни…

День четвертый (последний)

Поскольку самолет на Гуам, а лететь нам с моими обретенными американскими друзьями выпало одним рейсом, отправлялся по расписанию во вторую половину дня, утро было решено посвятить осмотру островных достопримечательностей. Для этих целей администрация отеля за чисто символическую плату выделила нам свой минивэн с водителем-гидом.

Остров с земли при свете дня не произвел особого впечатления, продемонстрировав черты, характерные для большинства тропических островов: вздыбленный рельеф, склоны, покрытые влажными зарослями зелени самых ярких оттенков. На этом живописном фоне вроде бы уже и не так убого выглядят лачуги местного населения (домами называть эти фанерные сараи как-то язык не поворачивается). Колорита, в полном смысле этого слова, добавляет сушащееся на веревках у домов свежевыстиранное белье невообразимо яркой цветовой гаммы. С трудом почему-то представляются ярко красные подштанники, оранжевые простыни, ультрамариновые полотенца, сушащиеся на фоне традиционной русской избы в деревне, хотя в эпоху засилья китайского ширпотреба этим уже никого не удивишь.

Ну и распространенная традиция в этом регионе - семейное кладбище в огороде. Отсутствие погостов на тихоокеанских островах объясняют по-разному. На Фиджи, в частности, в ходу версия о том, что островитяне таким простым образом начали решать проблему утилизации тел усопших после введенного запрета на каннибализм.

На мой взгляд, все объясняется тем, что до прихода европейцев в Океанию и проникновения сюда христианской религии, культура погребения в земле тел у островитян отсутствовала. Усопшие могли отправляться "в вечное плавание" на каноэ, предаваться огню, либо их просто относили в лес, где оставляли зверям и птицам. В ответ на появление новых религиозных обрядов, вчерашние дикари стали решать проблему с житейской смекалкой и без присущих чересчур цивилизованным белым комплексов. С другой стороны, никого уже не шокирует наличие горшка с прахом любимого дедушки в спальне или на каминной полке.

На фоне незамысловатой местной архитектуры три здания на Труке заслуживают непременного упоминания. Первое - местный муниципалитет - объект, напоминающий своей круглой формой, сферической крышей и окнами странного вида некий бункер из фантастических фильмов 70-х годов прошлого века. К сожалению, не нашел информации об истории возникновения данного здания, поскольку в совокупности с почерневшим бетоном стен и поржавевшими решетками, вид у местного оплота самоуправления довольно зловещий.

В отличие от мэрии, очень мило выглядит находящийся в полном запустении, однако все еще неплохо сохранившийся деревянный дом японского губернатора.

Ну и, конечно, Зэйвер-колледж (Xavier High School), расположенный на возвышенности в северо-восточной части острова в бетонных казематах бывшего японского военного центра связи. Очень милый, достаточно чистенький комплекс зданий с аккуратно выкрашенными и широко открытыми бронеставнями на окнах и бронедверями. Если бы не толщина бетонных стен (600 мм), не так то просто было заподозрить в этой обители знаний давний фортификационный объект.

Ректор колледжа, внешне весьма походившего на французского актера Жана Рено, гостеприимно провел нас по классам и коридорам учебного заведения, учиться в которое приезжает молодежь не только с Трука и других штатов Микронезии, но и с Каролинских и Маршалловых островов, вплоть до Палау. Открытый на средства миссии Изуитов в 1953 году, колледж явился первым четырехлетним образовательным учреждением этого уровня в регионе и по сей день считается здесь лучшим. Кстати, выяснилось, что я первый русский, посетивший стены данного ВУЗа.

По словам ректора, входы в разветвленную сеть подземных галерей на территории школы были завалены по решению ученого совета, в целях обеспечения безопасности учащихся, и к явному неудовольствию последних, с удовольствием до этого момента эти подземелья обследовавших.

С крыши здания бывшего командного цента, куда мы поднялись по металлическим лестницам вместе с господином ректором, открывалась неплохая панорама на близлежащие острова. Плоская крыша бункера выдержала в свое время два прямых попадания американских авиационных бомб. Правда, как нам вскоре продемонстрировал ректор, одна из бом все же серьезно повредила крышу в месте, где сейчас располагается спортзал, причем сделанная после войны заплатка на сегодняшний день практически вся обсыпалась, крыша протекает и спортзал по этой причине временно закрыт. Денег на ремонт нет и т.д. В общем, все как у нас, и за экватором в вопросе финансирования высшей школы ничего нового нет.

По соседству на мысу возвышалась бетонная башня старого Японского маяка, построенного в начале 30-х годов прошлого века, в настоящее время не действующего и являющегося частным владением.

На этом наша экскурсия по островным достопримечательностям завершилась, ввиду зарядившего как-то надолго дождика. Купив пару вырезанных из дерева сувениров в скудненьком магазинчике напротив аэропорта, мы прошли регистрацию на рейс и приготовились к конкретному шмону на предмет поиска у нас нелегально прихваченных из глубин лагуны артефактов. Впрочем, проверка оказалась довольно поверхностной. Похоже, профессионалы не приметили у меня вороватого выражения лица и бегающих глазок, в связи с карманами компенсатора, набитыми ржавыми патронами и восточным фаянцем, а также погнутым стволом авиационной пушки, небрежно выглядывающим из большой сумки со снаряжением. И вот самолет уносит меня прочь от меленькой лагуны, полной поржавевших свидетелей поражения одних и реванша других участников давней войны за господство на Тихом океане.

RSS Комментарии на форуме