Поездка в Тверь: записки post factum

RSS Обсудить

Выехали на праздники, по последним звонким зимним морозцам. Пока ехали, еще раз убедился в своеобразном чувстве юморе и чувстве слова русского народа, дать такое название – Черные грязи, такое есть под Москвой.

Всю поездку морозы так и продержались днем ниже десяти, ночью за двадцать. Как ни странно, но все дни в небе соседствовали оба светила, месяц не оставлял своего места и ночью. Если подумать, из этого следует убедительный вывод, разговоры о круглой земле и о круговращении луны вокруг оной, земли и луны совокупно вокруг солнца, вздор и чепуха на постном масле. Поскольку кинокефалы, что совершенно ясно, не оставались лишены света месяца ночью, а ночь у них приходится на время нашего дня, никак не возможно, чтобы земля была круглой. Умствования о шарообразности земли являются пошлейшей выдумкой, вредной и заразительной, подлежащей скорейшему запрету и выведению самыми строгими нелицеприятными мерами.

Запомнилось, как, входя днем в церковь в Твери, увидел на небе прилично яркий, ополовиненный месяц, повисший аккурат над куполами. Также осталось большим впечатлением увиденное на другой день. Пришлось проезжать мимо ровно заснеженного поля, разбегавшегося по правую сторону от дороги белой простыней без морщинок. Над полем в ярко освещенном небе, выцветавшим в своем своде до белизны и в голубым в окраинах, касавшихся земли, стоял крупный, чуть белесый месяц, и при желании можно было разглядеть его вечные приметы, щербинки и пятнышки. Солнце, поскольку был день, и небо без единого облачка, сияло ярко, что ничуть не мешало этому соседству.

Уже ближе к полуночи в день по приезду пошел прогуляться в парке, обустроенном в лесочке. Скоро с дорожек перешел на пути, проложенные чем-то гусеничным для лыжников. Это так и не увиденное средство было небольшим и достаточно легким, передвигавшимся на широких гусеницах. Снег, им умятый, оказывался довольно плотным для лыжников, но пешеходу надо было ступать сторожко, поскольку неизбежное перемещение тяжести всякий раз составляло риск, что верхняя плотная пригнетенная поверхность не выдержит. Впрочем, при морозе за двадцать было не страшно раз – другой ступить в рыхлый снег, не спешившей таять и подтекать подлой мокрой влагой в ботинок. За краем парка начиналось поле, заполненное всякой древесной подрослью. Хотя она и вымахала уже в два и поболее человеческих роста, но все еще стояло часто, щетинкой. Самая ее верхняя часть обрисовывалась массой отдельных вертикальных прутиков, хорошо видных на фоне ночного неба. Стоило только приставить ладони к лицу, чтобы россыпь звезд, начинавшаяся над порослью, сразу стала богаче и украсилась массой мелких звездочек, проступивших среди ранее видных крупных, и так вплоть до мелкой пыли на грани зрения. Хорошо, что приходилось смотреть отвернувшись от месяца, светившего так, что деревья оставляли полосы теней.

На другой день не отказал себе в удовольствии пройтись еще раз, но уже по славно прикатанной дороге, подышать легким и свежим воздухом. Дорога была покрыта чистым, ровным, твердым и чуть скользящим слоем хорошо закатанного снега. Только по центру, на две полосы, где приходилось проезжать колесам, она оказывалась чуть запачканной, но не в тот цвет шоколадной массы, что в городе, а вроде серебристого меха, белого в подшерстке и слегка сереющего в ости. Стоило немного отойти, как стало слышно дятлов. Из двух зеленых стенок сосен, которыми дорога была забрана с обеих сторон, с перерывами по правую руку, звук доносился из левой, самой густой и высокой. На воздухе, не смущенном никакими лишними звуками, перестук дятлов был слышен отчетливо, тем более, что приходилось проходить под самым тем местом, где работал очередной трудяга. Но по первоначалу никак не удавалось увидеть их самих. По опыту знаю, это может быть не просто, но надо каждый раз смотреть повыше, то ли по нашей пешеходной привычке, то ли по обману подсказки слуха, глядят чаще ниже, чем нужно. Но среди верхних перевитых ветвей, обтянутых светлой корой с рыже-коричневатыми морщинистыми подпалиными и кустисто засаженных долгими зелеными иглами, никак не удавалось увидеть хоть одну птицу. Самое важно в таких прогулках дать себе вовремя остановиться, чтобы мир начал раскрываться в своем присутствии, до того заслоненный самым обыкновенным физическим чувством и впечатлением от движения.

Попробовал определить местонахождения дятла, посмотрев вниз, надеясь обнаружить его по сору от работы. Но, видно, дятел сидел достаточно высоко, а производимый им мусор был слишком мелок, чтобы ссыпаться в одном месте. Зато снизу нашлась птичка, маленькая, с тонким носиком, сноровисто ползавшая то кверху, то книзу головой по коре у самого основания деревьев. Как видно, расчет у нее был такой. Хоть и по морозцу, но темные стволы деревьев нагревались, и вправду, у каждого дерева, стоящего на закраине, т.е. на свету, было по снежной лунке. Этого, по мнению подвижной птички, было достаточно, чтобы влага потревожила насекомых, запрятавшихся на зиму в трещинках и извилинках коры. Птичка с повадкой привычного мастера быстро совала свой носик в кору, обыскивая одно дерево за другим. Вскоре пришлось увидеть и дятла, но уже на самом верху. Тот, видно, делал свой допрос дереву, отличный от обыска птички. Резко двигая по прямой, отводил голову назад, чтобы потом еще более быстро стукнуть, и так серией ударов. За ней следовала остановка, в течение этой паузы дятел выслушивал дерево, чтобы по результатам либо передвинуться и переменить место для розыска, либо продолжить стучать по прежнему месту. Ему, видно, не нужно было никакого постороннего средства, как влага птичке, он и сам здорово тревожил кого-то под корой. Потом уже, как заведено, полосой удача, увидел одного за другим еще двух дятлов. Все сидели рядом, недалеко друг от друга. Судя по звуку, их было больше, усажена оказывалась вся стенка сосен.

Под Тверью обосновался итальянец, открыл там ферму, делает итальянские сыры, включая воспетый поэтом гранитный пармезан, и прошуто, восторгательную, замечательно вкусную сыровяленую ветчину. Вообще, у нас всегда хорошо кухарничают иноземцы, точно как писал тот же поэт:

"У Гальяни иль Кольони
Закажи себе в Твери
С пармазаном макарони,
Да яичницу свари."
/А.С. Пушкин/

При подъезде к ферме выскочили из-за под ворот собачки-варежки, необыкновенно дружелюбные, как оказалось, не без расчета на кусочек хлеба. Заранее заготовленное угощение собачкам свободно выставлено приезжающим при входе в главную постройку. Потом, уже за столом, попробовал того же хлеба домашней выпечки и оценил вкус собачек.

Приятно поразила сырная тарелка, поданная в начале обеда. И раньше приходилось пробовать сырные тарелки, но чисто ресторанная изощренность, пусть хотя бы и из лучшего желания, но она выхолащивала тарелку до набора разнообразного угощения. Тут, на ферме, сырная тарелка оказалась живописанием целой космогонии, натурально представлявшей жизнь сыра и родство его сортов. Это был живой и самый натуральный знак глубокого представления, которое есть в старых хитрых часах с движущимися ликами светил, делавшихся еще до того, как города стали большими и убили чудо. И остальная готовка показалась более натуральной, чем можно найти в ресторане. Десерты, итальянцы, как известно, туда добавляют особые сорта сыра, были приготовлены так, как не найдешь в лучшем ресторане, зараженном технологией и оттого выделывающем вкус блюда до того чисто, что в нем уже и не чувствуешь характера и руки.

RSS Обсудить