|
Себха — Джерма — Гата — Акакус
Ночевали в тростниковых хижинах кемпинга в окрестностях Себхи. Рядом деревня. Часа в три были разбужены оглушительным, многоголосым кукареканьем. И так не до третьих, а — до триста тридцать третьих петухов. После завтрака загрузились в джипы, и — вперед. Всего джипов пять, один из них — грузовой, в нем бензин, вода, еда, дрова, палатки. Кому интересно, внедорожники марки Toyota Land Cruiser. На вид надежные, а там посмотрим. Как говорят мусульмане: .Иншалла., — На все воля аллаха.
Въезд на территорию пустыни. КПП, проверка документов. Солдат махнул на прощанье рукой и сказал нечто непонятное, наверное, напутственное, типа: .Гуляй в песочек и не забудь совочек., — как говаривали в моем пионерском детстве.
Проводники забирают наши паспорта, говорят мол, чтобы поставить 5-дневную печать для Сахары. Странная вещь, вроде и не нужен тебе паспорт, но отдаешь его с неохотой, испытывая смутную тревогу, дескать : .Как же я без своего когда-то серпастого, молоткастого, а ныне орластого? Чего теперь буду доставать из широких штанин?.
Едем все еще по шоссе, вокруг грязноватые пески, по обочинам — груды мусора. Наконец сворачиваем на целину и через некоторое время попадаем в пустыню в лучшем и высоком смысле слова. Весь окоем наполнен Сахарным песком. Вокруг — ни души, и никаких следов пребывания человека. И вправду — пустыня. Чистый, первозданный нетронутый песок. Теплый, бархатистый на ощупь, он приятно щекочет ладони, когда его пропускаешь сквозь пальцы, и утекает буквально как песок сквозь пальцы.
Скоро пейзаж меняется, и мы уже среди скал, а скалы — среди песка, как полурастаявшее мороженое крем-брюле. Источенные ветрами, в шрамах, морщинах; иногда продырявленные насквозь; иногда нависающие, готовые обрушиться вниз; но каждый раз причудливые, неповторимые, заставляющие работать воображение.
Из животных здесь, кроме орлов, водится в избытке песчаная змея слидия, семейства гадов ползучих. Голова ее всегда повернута в бок, ползает она боком, прыгает боком, а вот кусает не только в бок; страшно ядовита. Забегая вперед, скажу, диких верблюдов в пустыне мы не видели, может они где и есть. Зато я понял, что мы говорим .верблюд — корабль пустыни.. Тут дело не в верблюде. Не в том, что, как я думал, горб его похож на треугольный парус, а в том, что пустыня очень похожа на море, только волны застывшие.
Коренные жители Сахары — туареги. Они — аборигены здешних мест, это потом из Азии пришли арабы. Испокон веков туареги шалили на караванных путях, промышляли разбоем, работорговлей, были хорошими воинами. Сегодня по большей части они осели в городах и деревнях, ассимилировались; но остались упрямцы, которые живу также как и их предки тысячи лет назад — кочуют по пустыне на верблюдах с семьями и нехитрым своим движимым имуществом. В наших планах — набиться к ним в гости.
Наши проводники в Сахаре — потомки туарегов, уже давно несколько поколений проживающие в близлежащих поселках. Вечером они быстро разбивают лагерь внутри расставленных в кружок джипов. Обязательно с двух сторон от обеденного стола — заграждение от ветра. Столом является скатерка, постеленная прямо на песок. Затем они разжигают костерок, рассаживаются вокруг, пьют чай из маленьких чайничков малюсенькими стаканчиками и ведут нескончаемые разговоры о том, о сем, вообще об жизни.
Старший у них 53-летний дядька по имени Кэрим. Человек весьма почтенный и уважаемый по многим причинам: во-первых, по возрасту, во-вторых, он совершил паломничество (хадж) в Мекку и имеет почетное звание хаджа, в-третьих, 25 лет назад он учился чему-то в Белоруссии и еще немного помнит русский и, наконец, он просто хороший, заботливый и добрый. Одет он, как и все в тюрбан, именуемый здесь хаш, белые штаны, национальный халат — бурнус. Но только у него одного поверх халата красуется шинель военного образца. Наверное, поэтому он получил от нас прозвище генерал. Генерал песчаных карьеров. Он объясняется с нами на сложном и сочном винегрете из арабского, французского, английского и русского языков с приправой из мимики и жестикуляции. Лучше всех его понимает Дима. Генерал Диму тоже понимает с полуслова. Вообще у Димки установилось полное взаимопонимание со всеми нашими проводниками, хотя его разговорный винегрет состоит из двух языков — русского и жестов. Арабы его называют Хабиби, что значит типа дорогой, дорогуша.
После генерала идет кто? Правильно, — полковник. Это звание ему присвоили мы, а зовут этого веселого, компанейского мужика Джамаль. Он и гид, и переводчик, и автомеханик, и инструктор по кальяну, и фольклорист, национальные песни и пляски — его стихия.
Не последний по значимости человек — повар Исса, наш кормилец. Кстати, приведу здесь наш режим питания, поскольку это — скелет нашего распорядка дня.
Итак,
в 8 часов — завтрак : хлеб, масло, плавленые сырки типа "Дружба", джем, чай, кофе;
в 14 часов — ланч : какой-нибудь салат, какой-нибудь фрукт, чай;
в 20 часов — ужин : суп типа харчо; что-нибудь мясное-крупяное, типа "каша с мясом второй категории" из кф. Большая перемена; чай, кофе.
Из экзотического: финиковый джем, верблюжье молоко, эквадорские (!) бананы, хлеб собственной выпечки. Каждый вечер Исса месил тесто, потом угли костра разгребались, выкапывалось углубление в песке, в него помещали лепешку и засыпали сверху углями. Через какое-то время доставали, отряхивали золу и вот Вам пожалуйста — свежий, горячий, пахнущий, с корочкой хлебушек.
Любая еда сопровождается хрустом песка на зубах. Между ужином и завтраком — сон, между завтраком и ужином — путешествие.
Серега с риском для жизни провез пару аптечных пузырьков медицинского спирта. Мы выпили по глоточку за Сахару, закусили, как положено, маринованным огурчиком. Доза, что и говорить, гомеопатическая, но приятно бросить гражданский вызов реакционной статье закона. Вечером на закате длинные причудливые тени от каменных природных монументов стелились по застывшему морю пустыни.
После отбоя взял тетрадь, ручку и забился куда-то в пески-скалы. Раньше, встречая в книгах выражение вроде "пишу при свете луны", думал, что это — литературная гипербола, проще сказать — вранье. Теперь вот пишу эти строки натурально при свете луны.
Поскольку нет ни единого звука, ни малейшего движенья, все время что-то слышится, кажется, мерещится, мнится. Честно скажу, страшновато. Это потом мне объяснили, что ночью холодно, змей и прочих гадов нету, а тогда то, господи! Совершенно особенное, какое-то мистическое, колдовское ощущение.
Лунный пейзаж. Полнолуние. Луна яркая как прожектор, хочется надеть черные очки. Звезды. Скалы, причудливые и загадочные отбрасывают в лунном свете тени, загадочные и причудливые. Стоит абсолютная тишина. И ты сам притихший и завороженный, один во всем мире. Прислушиваешься к этому небу, к Сахаре и — к самому себе.
Акакус — Уанказа
Предрассветье. Я вскарабкался на вершину какой-то скалы. Сначала — сумерки, дрожащий полумрак. Потом — легкое просветление на востоке, и видно, что луна прежде самоуверенная яркая и желтая, начинает, смущаясь, бледнеть и растворяться. Из-за горизонта уже струятся пурпурные лучи, они смешиваются с голубым цветом неба, белым цветом перистых облаков, и получается эдакий насыщенный малиновый цвет. Он понемножку пропитывает вату облаков. Вот он уже над моей головой, и я вижу его плавное течение. Потом, наконец, после долгого ожиданья, но как всегда почему-то неожиданно выглядывает краешек солнца. Сначала оно белое. Белое солнце пустыни. Затем солнце как воздушный шар медленно отрывается от горизонта, одновременно наливаясь огненно золотым цветом. Пустыня оживает, насыщается цветом, проявляется как переводная картинка. Да что я Вам говорю, это надо видеть!
Вообще Солнце — удивительная штуковина. Когда оно встает над горизонтом, настроение тоже поднимается, темнота отступает перед его светом, тает лед в ледниках и сердцах, меланхолия уступает место оптимизму, минор мажору. Из глубины детства всплывают мудрые слова Кнопочки: "Не грусти, Незнайка. Светило бы только солнышко!" С утра — пеший переход по пустыне. Хорошо, что песок еще не успел нагреться. Очень приятно по нему идти босиком и чувствовать нежное прикосновение Сахары к своим пяточкам.
В скальных пещерах сохранились древние наскальные рисунки — петроглифы, выполненные красной краской на казеиновой основе, изображающие животных. Утверждают, что их возраст — около пяти тысяч лет. Я не поверил, тут солнце, дождь и ветер стирают с лица земли целые горы, а уж красочку то эту, маникюрную. Но старшие товарищи Коля и Виталий мне объяснили, что рисунки сохранились, благодаря защищенности от атмосферных воздействий в скальных гротах. Ну вот я Вам за что купил, за то и продаю.
Дальше снова едем на машинах. По пути натыкаемся случайно на туарегскую деревню. Впрочем, деревня — это сильно сказано, две — три тростниковые хижины. При появлении гяуров женщины и дети переполошились. Генерал остановил нас и провел раунд дипломатических переговоров, не увенчавшихся, правда, успехом. Туарегские мужчины куда то уехали, а без них ни подходить, ни заходить, ни фотографировать нельзя. Категорический от ворот поворот. И, если вдуматься, это правильно. Представьте, Вы уехали в командировку, а к Вашей жене нагрянули здоровые симпатичные мужики с фотоаппаратами.
Мы разочарованные побрели к машинам, но тут одна из женщин что-то сказала генералу, оказалось, попросила лекарство от кашля. Оно нашлось, отпустили без рецепта. Опять было двинулись к джипам, как вдруг после короткой суеты выбегает туарегская тетенька с блюдом вареного мяса на костях, дескать, не побрезгуйте. И мы не побрезговали. Мясо вкусное, хотя без специй, чуть сладковатое; думали, может верблюжатина. .Человечина, — уверенно определил доктор Саша, кто-то из предыдущих гостей-путешественников. А уж доктор то понимает. В диетологии собаку съел, как кореец или Гришковец. Самые впечатлительные из нас принялись примерять обглоданные маслы и кости к своему скелету. Некоторым пришлось впору. От нашего стола ихнему передали шоколад и жевачку. Словом Российско — Туарегская встреча прошла под знаком дружбы и взаимного доверия.
Въезжаем в барханы. Я раньше думал, это — такусенькие холмики, а это — вот такущие горы. Метров пятьсот высотой, ну может четыреста, ну хорошо, хорошо триста тридцать, но уж ни сантиметром меньше. Они имеют причудливые, округлые, я бы сказал, эротичные формы. Их гребни извиваются как хребты варанов, по ним проходят границы света и тени. Цвет песков удивительно чистый, сложно его описать; не оранжевый как апельсин, нет; рыжий как гриб рыжик, чуть розоватый как жемчуг, кремовый как крем-брюле или топленое молоко. И над ровной кромкой бархана — чистейшее голубое небо.
На закате я забрался на самый высокий бархан. Сверху волны барханов кажутся уже не морем, а бескрайним океаном. Как будто ты на корабле, а вокруг — шторм в двенадцать баллов. Метет песчаная метель; песок залетает в глаза, уши нос, хрустит на зубах. Реально спасает хаш, это тюрбан, который накручивается на голову, а конец закрывает все лицо, кроме глаз.
Уанказа — Адад — Миссак — Матхандуш
Холодная ночевка в каньоне. Суточный перепад температур днем — до тридцати, ночью — до минус десяти. Утром руки дубеют от холода, как у нас зимой. Днем мажемся кремами, чтобы не обгореть.
Путешествие по Востоку и знакомство с исламскими традициями накладывает отпечаток на семейные взаимоотношения и вообще воспитывает жен и прочих отбившихся от рук женщин.
Вот Вам реальный подслушанный диалог Ольги и Эдуарда:
Эд: Женщина, ты уже сложила палатку, собрала рюкзак?
Оля: Да, господин.
Для мужского уха эти слова звучат, как музыка.
Много километров едем вдоль удивительно ровной каменной горной стены. Потом вдалеке показывается такая же горная стена. Стены сближаются, сходятся; становится понятно, что мы в каньоне. Едем по руслу высохшей реки. Это каньон Миссак. Такие сухие русла в пустыне называются вади.
Иногда на пути попадаются дольмены — маленькие такие пирамидки, башенки из камня. Объясняют, что это вешки или верстовые столбы, обозначающие путь. Находясь в барханах, важно с вечера обозначить направление движения, потому что за ночь под ветром очертания барханов меняются; просыпаешься, а пейзаж переехал. Одновременно пирамидка — это такое символическое подношение духам на караванном пути. Поэтичный народ эти туареги.
Начинается черная каменистая пустыня — рэг. Все сплошь усеяно крупными острыми камнями на много-много квадратнейших километров. Дикая душевыворачивающая постоянная тряска. Иногда скорость 3 кмч, иногда, когда есть лыжня (наезженная колея), — больше. Здесь у нас было четыре прокола, а вернее разрыва шин. Всего на пять джипов — пять запасок. А дальше? Лучше об этом не думать. Иншалла.
Потом — снова ровная как стол, бесконечная, с абсолютно чистым горизонтом Сахара. Черные враждебные глыбы сменили маленькие красивые камешки, будто бусы рассыпались. Чуть позже среди песка появляются редкие кочки, увенчанные лохматыми пучками сухой травы. Пустыня многолика.
Немного порулил на джипе. Что сказать, Toyota — машина и вправду мощная, с хорошей проходимостью, только немного заносит, когда попадаешь в песчаный сугроб. Тем ни менее приятно : машин других нет, знаков нет, ментов нет (даже дыхнуть непорочным дыханием не в кого), дорожной разметки нет, вообще дороги как таковой нет. Такая свобода окрыляет, хочется ехать куда-то, не разбирая дороги, на какую-нибудь звезду, пока не кончится бензин.
Один из наших арабов, опытный водила, продемонстрировал фирменный финт. С разгона на скорости он взлетает на бархан, на самом гребне резко тормозит и машина сползает вниз за счет собственной массы и инерции. Когда начинает заносить, искусстно подгазовывает и подрабатывает рулем. Получается лихо.
А вот водителю нашей машины, хоть он и рулит с удовольствием, не помешало бы еще годика два поездить с инструктором. Тоже мне понимаешь, Шумахер, елы-палы!
Мама назвала его Мухаммед. А мы окрестили басурманина Максимкой, уж больно он похож на юнгу — негретенка из одноименного кинофильма. Так вот с его нелегкой руки все ухабы были наши. А .Полегче, не дрова везешь!., не скажешь, поскольку на крыше именно что везем дрова.
Несколько раз джип увязал в песке, тогда Максимка включал дифференциал и, если аллах был милостив, медленно выползал из песчаного сугроба. Если это не помогало, то мы включали наши руки и плечи, это помогало всегда.
Однажды, увязнув в очередной раз, Максимка с упорством, достойным лучшего применения, долго буксовал на месте, пока мы не зарылись в песок по пояс так, что не могли открыть двери. Потом минут пятнадцать нас извлекали с помощью другого джипа и троса. И еще минут пятнадцать Генерал Максимку пропесочивал.
Другой раз мы отстали и потерялись. А поскольку Максимка — проводник еще совсем зеленый, как знамя ислама, дороги не знает, а GPS и раций у нас не было как таковых; ощущения, пока нас не нашли, были неподдельными, а эмоции — самые искренние.
По дороге Максимка развлекал нас ливийской музыкой из магнитофона. Представьте: пустыня, полуденный зной, монотонный, почти не меняющийся пейзаж за окном и гнусавые заунывные восточные напевы. Прибавьте укачивающий эффект от езды по пескам. Не заснули?
Дима со словами : "А теперь — настоящее" включил нашу кассету и побаловал Сахару Веркой Сердючкой. Эту музыку, мы то знаем, можно слушать сколько угодно. Хоть две минуты. Вообще на чужбине хорошо всегда идут старые добрые вещи ДДТ и Чижа.
Сергей Улюкаев
16/05/2005
Страницы:
1 2 3
|
|
