Великобритания

RSS Обсудить

"Где ты была сегодня, киска?
— У королевы у английской.
— Что ты видала при дворе?
— Видала мышку на ковре"
С. Маршак. "Английская детская песенка"

Когда думалось, с чего начать, вспомнились стихи Маяковского: "Я стремился за 7 000 верст вперед, а приехал на семь лет назад". По-видимому, именно это ощущение и было бы самым точным обобщением всех моих впечатлений в конце первой недели пребывания в Лондоне в статусе "Honorary Visitin Professor" Лондонского университета.

И в самом деле, когда уже были увидены наяву Big Ben, Темза, Дом парламента, Сити, когда уже обжился я на своем верхнем этаже двухэтажного коттеджа у милой пожилой дамы, театралки и меломанки, госпожи Кэтрин, когда устали глаза от компьютера точно так же, как двадцать с лишним лет тому назад лезли на лоб от микрофота (был такой прибор для просмотра переснятой на пленку литературы по причине отсутствия книг живьем), тогда-то, сидя в простецкой столовой с чашкой кофе и тарелкой жареной картошки в окружении — как ни странно — интеллигентной (братья по классу!) публики, которая, обложенная, как и я, сумками и книгами, что-то такое обсуждала, что явно не относилось к обыденной жизни, я вдруг совершенно явственно ощутил-вспомнил, что это со мной уже было: день-деньской в книгах, в работе, в библиотеке, в обед — буфет в окружении таких же чудаковатых ребят — бородачей и очкариков, таких же умненьких девчонок и небрежно одетых дам, то вежливых, и разговорчивых, то замкнутых и погруженных в себя, — это было в Москве, в МГУ, в Ленинке, в середине 70-хгодов, когда я, аспирант незабвенного Ивана Емельяновича Синицы в Киевском НИИ психологии, уехал в Москву и попросился на курс к Алексею Николаевичу Леонтьеву.

Кто в те годы учился в Москве, тот хорошо поймет, о чем я пишу. Об этой самой атмосфере углубленной и серьезной работы в библиотеке, поиска нужных авторов, источников; об атмосфере легкого, непринужденного трепа и в то же время серьезных и бескомпромиссных вопросов, над ответами на которые надо было думать самому. Об этой странной и до боли знакомой, родимой среде, в которой ты постоянно, как рыба в воде, плаваешь в бесконечном океане информации, в ее потоках, течениях и водоворотах. Семинары, конференции, публикации, (а теперь еще и гранты, т. е. субсидии на научные исследования), курилки, кофе с околонаучным разговором — да, это именно то, отошедшее в прошлое время, которое с некоторых пор стало принято именовать "застоем", и в котором у нас, у меня была такая невероятная возможность обитать в нормальной научной среде.

Ассоциации с Москвой усугублялись и составом моей новой компании, в которой было трое москвичей — эндокринолог Гриша, армянин, несколько лет работающий здесь в исследовательской лаборатории; психиатр Семен, грузин, тоже работающий здесь по гранту, и биохимик Валя, которая, узнав, что я из Киева, сказала, что и у нее есть украинские корни, так как близкие родственники, до того, как выехать в Америку, жили на Украине. Не правда ли, типично московская раскладка? На то, что я киевлянин, ребята отреагировали соответственно. Почти в один голос воскликнули: "А, Киев! Ну, у нас в Москве как ни зам. директора какого-нибудь НИИ, — так с украинской фамилией!"

Но вернусь к впечатлениям. Обилие книг, и особенно периодических изданий по психологии потрясает. Их не десятки. Их сотни. Названия просто невозможно переписать. Есть буквально все и обо всем. Такое впечатление, что по каждой психологической проблеме, по каждому аспекту или вопросу, а уж об отдельных дисциплинах и говорить нечего, выходит журнал. Прочесть их, конечно, невозможно. Это — отдельная сага, как говорят англичане. Какое обилие и какое количество книг в лондонских магазинах, особенно в знаменитых четырехэтажных "Dillons" и "Foyle" — я передать словами не берусь. Могу только сказать, что если нужной вам книги нет, но есть ее исходные данные, магазин закажет вам книгу прямо в издательстве. Однажды я так задержался в магазине, просматривая психологическую литературу, что не заметил, как прошел день — воскресенье.

Но это — магазины современного книгоиздания. А еще есть магазины антикварной книги. Если в обыкновенных магазинах книги, особенно научные, очень и очень недешевы, — 20-30 фунтов (в пределах 100 гривень по официальному курсу) обычная цена, то в антикварных продаются книги и по 900 и по 9 тысяч фунтов. Девять тысяч, например, стоит древний Коран. Такова же магазинная цена пяти мотоциклов "Хонда" или "Ямаха". Такова же цена однокомнатной квартиры в Киеве. Поэтому книги, и тех, кто их пишет, и кто их издает, уважают. Книги — это нетленная ценность. Книги -золотой запас культуры. И, судя по всему, такой же стабильный бизнес.

После книг потрясают компьютеры. Скромные, никогда не выключающиеся персоналки. С помощью компьютеров выполняется практически вся информационная и поисковая работа: заказ и подбор публикаций, поиск авторов, поиск литературы по проблеме. Ну, а об Интернете, — об этой "всемирной паутине", "World Wide Web" (надо же было так сочинить, не иначе как автор — любитель Юнга и его символики архетипов), я просто промолчу. Потому что, надеюсь, лет через пять у нас у всех, пусть не дома. на работе, будут стоять могучие компьютеры, где по Интернету или по другой сети "всемирной паутины" каждый сможет, как это делают сегодня англичане, американцы и многие другие, отыскать любую информацию, — от сегодняшней погоды в Киеве и ценах на квартиры в Лос-Анджелесе до последних предложений на брачных рынках Польши или Украины и самых свежих новостей науки.

Например, о том, что последние исследования американских (конечно, а каких же еще) биологов показывают, что потребление сладостей и наличие глюкозы в мозгу обратно пропорционально агрессивности (сентябрь, 1997). Причем, что характерно, за Интернет платит институт. Поэтому работы с литературой в нашем понимании здесь нет. Никто не сидит в чудесных, освещенных мягким светом уютных библиотечных залах. Разве что при работе с редкими изданиями или при углубленном ознакомлении с первоисточниками, как в библиотеке Британского музея. И нет никаких проветривании, кондиционеры работают. Гости сидят в компьютерном зале или в своем компьютеризованном кабинете: подбирают, сортируют и распечатывают научные публикации, а сотрудники — у персональных компьютеров в своих кабинетах. С заказанных книг тут же, не отходя от кассы (100 страниц — 5 фунтов) делают ксерокопии. И — снова уходят в лаборатории, в свои кабинеты, в рабочие помещения — думать, писать, работать.

Теперь надо, наверное, уточнить, где я был. А был я почти в самом Бедламе. Да-да, в том самом Институте психиатрии, где работал до недавних времен (умер 4 сентября 1997 года) знаменитый Ганс Айзенк, в психологическом его отделении. Институт, с одной стороны, принадлежит Лондонскому университету, с другой — госпиталю Модели (был такой в Англии знаменитый психиатр, Henry Modsley, (1863—1914). И, с третьей стороны, сам этот институт входит в общегосударственное объединение здравоохранения с Бетлемским Королевским госпиталем, уже 750 лет известном в народе под названием "Бедлам". Да, именно в 1997 году Бедламу, этой психиатрической лечебнице, открытой при Бетлемском (Вифлеемском) монастыре в 1247 году, исполняется 750 лет. И по этому случаю в октябре в соборе Св. Павла заказан особый молебен.

Мы тоже, конечно, не вчера родились. У нас, помнится, тоже 750 лет тому назад были всякие события: войско Батыя Киев испепелило, Десятинная церковь обрушилась… Потому что киевляне, как это принято в русском народе, вместо того, чтобы думать как выстоять при осаде Батыя, набились в Десятинную церковь под самый купол и там спрятались. Некоторые, наверное, молились. И храм не выдержал. А вот что зимой Козье болото замерзнет, и по нему конница пройдет, а укрепления со стороны Козьего болота самые уязвимые, — до этого, видимо, ни мысли ни руки не дошли. Так и погибли: вначале Киев, а затем и Киевская Русь. Но это так, кстати, к слову пришлось…

В Лондоне, и в Англии вообще, ценят и хранят старину. Киевские открытки с видами руин оставшихся целыми киевских соборов XI и XIII веков они рассматривали с вниманием и почтением. Уважительный консерватизм англичан импонирует. Но продолжу свой ассоциативный ряд, возвращаясь к спонтанно возникающим параллелям. Начнем с названий. Официальное название страны, куда я приехал — Соединенное Королевство Англия, Уэльс, Шотландия и Северная Ирландия). Политическое наименование — Великобритания. Но самое известное и обыденное — Англия. Собственно Англия — это южная часть самого большого из Британских островов. Но большинство, и мы в том числе, когда говорит "английский" — о литературе, театре, музыке и т д — обобщает. Для нас, например, Джонатан Свифт, Оскар Уайльд, Джордж Бернард Шоу, Джеймс Джойс, Сэмюэль Беккет — английская литература и английские писатели. Хотя все они ирландцы. В то же время, Роберт Берне — именно шотландский поэт, и гораздо реже упоминается как английский.

И вот уж никому не придет в голову сказать о ком-либо — британский поэт или ученый. Скорее всего — английский. В то время как в случае упоминания политиков — от Черчилля до Тэтчер — или самого этого дела (политики), — "британский" вполне подходящее слово. А у нас разве не так? Пушкин, Лермонтов, Есенин — великие русские, но не российские поэты. Киев — мать городов русских, но не российских. И живем мы теперь на древней русской земле, название которой изменилось. Впрочем, в Европе есть и другие страны, где не всегда идентичны названия стран и народа: Нидерланды (Голландия) — голландцы, Германия — немцы. Но вернусь к топонимическим ассоциациям. У меня сложилось впечатление, что наименование своей географической принадлежности — шотландец, ирландец, уэльсец, — в Англии существует для внутреннего пользования. Для внешнего же восприятия, по крайней мере, — все они англичане. Точно также и мы существуем для них как CIS (СНГ). На всех картах, на всех электронных схемах, конференциях.

Буквально: Азия, Европа, СНГ. И мы точно также все — русские, а наше размежевание на отдельные вольеры — наше внутреннее дело. Я на себе отчетливо ощутил, что для моих английских коллег я представляю русский мир, русскую психологию, а что я живу на Украине, для них так же мало значит, как для меня то, что Оскар Уайльд — ирландец. Нет это вовсе не значит, что "Украина" и "украинский" не звучало. Англия — страна многообразия в единстве. И что же нам отказываться от Богом данного многообразия? Я — русский психолог из Киева, точно так же как профессор Tom Harvey — английский психолог из Кардифа (столица Уэльса). Поэтому-то английские коллеги предпочитают выражаться так: German speaking psychology, English speaking и Russian speaking.

Речь идет, как я понимаю, об отделении культуры — вечного, от политики — конъюнктурного и ситуативного. Речь идет об отделении науки от государства точно так же, как в свое время от государства была отделена церковь. Ученые пусть живут в науке, политики пусть живут в государствах. Именно по этой причине на стенах интерьера Библиотеки Британского музея (British Library) золотыми буквами высечены имена и даты жизни тех, кто внес самый большой вклад в поддержание благосостояния и музея, и библиотеки. Именно поэтому в Англии и в Соединенных Штатах не государственные учреждения (не министерства, где сидят чиновники), а научные сообщества, поддерживаемые либо казной, либо богатыми филантропами и существующие за счет пожертвований и доходов от своих трудов (право интеллектуальной собственности) и частные фонды или мощные научно-производственные фирмы финансируют научные исследования, направляя внимания ученых к той проблематике, которая в настоящее время представляет наибольший интерес.

Правительство же, по-видимому (я в столь высокие сферы не допущен) финансирует секретные, связанные с обороной, и самые дорогостоящие фундаментальные исследования, поддерживая, как это принято в цивилизованном мире, здравоохранение, прикладную науку и образование. Наверное, перспективы развития науки и образования должны быть связаны прежде всего с выращиванием университетских (в самом широком смысле) и академических научных сообществ, в поддержании талантливой молодежи в ее поисках новых феноменов и еще не изведанных законов природы, общества и разума. А вопросы финансирования — общее дело и ученых, и меценатов, и бизнесменов, и государства.

Их отношение к нам

Что прежде всего поражает — так это то, что и англичане, и американцы (как психологи, так и не), посетившие страны СНГ или поработавшие там, спешат тут же поделиться своими впечатлениями и на страницах профессиональных журналов, и в Интернете о своем пребывании в бывшем Советском Союзе.

Прочитав несколько таких личных и профессиональных отчетов "для своих", я составил из них примерно следующую смысловую мозаику: пост-советская Mother Russia по прежнему пугает: холодными неулыбчивыми таможенниками, сложным чужим языком, бедностью, жестокостью нравов, скрытностью людей; поражает: отсутствием всякой профессиональной психологической службы (помощи), низким статусом врачебных профессии; тем, что русские, живя на 50-100 долларов в месяц, угощают икрой, бананами и водкой; вызывает презрение тем, что мы мазохистски издеваемся над собой (называя их поездку "путешествием Алисы в Страну Чудес"); угодничаем, не знаем, что им через Интернет доступна любая информация о нас (например, такого рода: путешествуя по Украине, помните, что особенно опасна водопроводная вода, насекомые и т. д.), отсутствием собственного достоинства и нижайшей стоимостью нас как рабочей силы.

*В Лондоне зарплата помошника продавца (без образования) 15 тысяч Фунтов в год. Даже по официальному курсу это 42 тысячи гривень, т. е. 3500 в месяц.

Это при том, что цены на все в Англии и у нас примерно одинаковы. Правда, продукты питания в Лондоне заметно дешевле, чем в Киеве.). Поэтому очевидно, что в их впечатлениях, очень похожих на то что у нас раньше называлось коротким словом "стук", а теперь у них именуется термином "обратная связь" — ведь "стучат" не агенту секретной службы, а на весь англоязычный мир в Интернете — все-таки ощущается высокомерие, превосходство, то в более мягкой форме — в форме снисходительности, то в более жесткой, в ритуальном повторении мантры "у нас свободная страна", но все же в одном ключе: в ключе героики храброго путешественника в страну загадочную и мрачную, бывшую по-настоящему страшной.

Да надо сказать себе жестко: нас не любят. Но вовсе не потому, что мы "не такие". И даже если мы "не такие", не в этом дело. Речь идет о другом. Об уважении. Ведь и полтораста лет тому Англия с Россией воевали в Крымской войне. Памятники погибшим стоят по всему Лондону, и даже в соборе Св. Павла. И, несмотря на то что в крови царевича Алеши был ген королевы Виктории со злополучной гемофилией, англичане не только не попытались спасти царскую семью, своих, в сущности, родственников, но даже до октябрьского захвата власти, еще летом, когда союзники докучали России новым наступлением, британское Адмиралтейство после оккупации Германией Риги предоставило Балтийское море немцам в полное владение, бросив свою союзницу на произвол судьбы, предав ее.

А в 1917 году, когда в Берлине вспыхнули голодные бунты и Керенский попросил западных союзников поддержать идею международной конференции социалистов в Стокгольме, которая, очевидно, примирила бы демократические силы и привела бы к смене власти в Германии, они отказались это сделать. Но зато уже 11 ноября 1917 года, через четыре дня после падения Российской республики, в Лондоне объявили перемирие, фактически прекратив войну, после чего немцы смогли спокойно продвигаться на восток. И точно так же вела себя Великобритания во второй мировой войне, отдав тысячи русских казаков на растерзание Сталину, и точно так же, исключительно эгоистично, исходя только из своих интересов, вела себя эта страна в шестидесятые годы, когда вербовала к себе на работу прислугой туземцев из Африки, Индии и Цейлона.

Как я понимаю, все это — признаки стабильности, или как бы выразились люди более радикального пошива — "застоя".

Честно говоря, больше всего ассоциаций Лондон вызвал у меня с Ленинградом-Петербургом. Такая же река в центре города, такой же романский стиль в архитектуре, такая же, только потеплее погода. Не единожды приходило в голову: если бы не три страшные непредставимые войны, которые выпали на долю русского человека XX веке, — империалистическая, гражданская и Великая Отечественная; если бы не эти беспрецедентные потрясения в которых именно русский человек больше всего пострадал в нашем стопин мы бы жили в такой же благоустроенной, перенаселенной, деловой и разнообразной стране, как Англия.

Свободные ассоциации Единственное реальное условие выживания в современном мире — это вступать в тот род взаимодействия, который приемлем в мире. И это — всемерное и всестороннее удовлетворение потребностей — людей, компаний, сообществ и стран. Кто предложит нужный товар, тот свой в этом мире. Китай предлагает детские игрушки. Отличные детские игрушки. И социалистический Китай — свой в капиталистическом Лондоне. Капиталистическая Италия предлагает одежду. Отличную одежду. И Италия — своя в Лондоне. Германия предлагает отличные автомобили. И Германия, с которой англичане дважды воевали за последние 80 лет, — своя в Лондоне. О Японии молчу. Латинская Америка предлагает свою экзотику. Мы, насколько заметно по лондонским магазинам, не предлагаем ничего.

Что это означает? Да только то, что страна, которая ничего не предлагает другим, не существует. Конечно, я далек от высокой политики. И понятия не имею, какую руду, минеральное сырье, сколько электроэнергии, нефти и газа, сколько какого вооружения и кому поставляют Россия или Украина по отдельности, или все СНГ в целом. Но мне ясно одно: нам необходимо создавать качественную и нужную продукцию и предлагать ее — и странам, и людям. Тогда мы тоже сможем участвовать в этом сложном танце, именуемом "мировое развитие", или "рынок".

Кстати, о рынке. В августе 1997 года, помнится, киевское ТВ сетовало, что некуда, мол, девать небывалый урожай яблок. При этом как-то грустно и даже обреченно подчеркивалось, что хорошо бы в Западную Европу эти яблоки вывезти, да вот беда: и упаковки подходящей нет, и сортность не та, и вообще на тамошний рынок не пустят. Тогда, помнится, эти сетования вызвали у меня некое странное чувство. Теперь же, отклеивая от красного библейского фрукта изящную наклейку "France", я сам сформулировал для себя не оформившееся тогда в суждение смутное чувство: "Господа, да что ж вы так, а? Что, в Сибири, куда уже десятки лет украинские яблоки эшелонами возят, потеплело? Или там, на сибирских широтах и долготах, пропала нужда в яблоках?"

Нет, я вовсе не призываю, как это делает в своих монологах Михаил Задорнов, гордиться собственной никчемностью. Позиция индейца-нарцисса — и психологический, и социальный тупик. Но и смердяковщина не менее ужасна. Ведь ясно уже, что идеология слов уступает идеологии вещей. Что подчинение последней не менее унизительно. Но, возможно, еще более унизительно не иметь необходимых вещей и сетовать на горькую судьбину.

Англичане спрашивали меня, отчего наши правительства позволяют превращать бывшие советские республики в радиоактивные свалки и в клубы по просмотру дешевых сериалов. Либо мы сумеем сформулировать ответ и выстроить соответствующее поведение, либо нам будут и дальше сбрасывать никому не нужные мыльные оперы и бесконечные полицейские сериалы, неходовую одежду, просроченную эрзац-еду, вычурную мебель и радиоактивные отбросы. И наши страны станут всемирной помойкой, а люди будут питаться объедками с господского стола и служить сырьем, из которого делается самая дешевая в мире рабочая сила. Наша аутоагрессия настолько ощутима, что я не удивлюсь, если через некоторое время окажется, что, скажем, у США вообще уже нет’ никакого внешнего долга и эта страна растеряется от обилия денег, хлынувших в нее из бывшего СССР.

Разве русский человек, после всех немыслимых испытаний и жертв, заслуживает такую судьбу?

Разве этот итог может быть венцом тысячелетия русской культуры и русского христианства?

Нет, нет и нет.

Тому есть и прямые, и косвенные свидетельства.

Прямые — это наши достижения в культуре и науке. Это бессмертные имена Гоголя и Менделеева, Чайковского и Павлова, Лобачевского и Толстого, Маркова и Королева. Косвенные — это то, что именно русский человек, несмотря ни на что, первым прорвался в космическое пространство. То, что еще никому за всю историю существования Руси не удалось завоевать и покорить эту могучую и своенравную землю. Тогда, когда был разгромлен Киев, выстояла Москва. Когда уснула утомленная войнами и пьянством Москва — возник и выстоял Санкт-Петербург. Русский дух витает над землей.

Сейчас уже совершенно очевидно, что в русской культуре побеждает не романское, а греческо-византийское начало. Но, на мой взгляд, дело никоим образом не может ограничиться только лишь возрождением православной традиции, хотя исторически она была первой и единственной. Мне думается, наша задача, задача нашего поколения — взращивать побеги, давать свободу тем истокам русской души, которая так страстно вырывалась на свободу то в виде казацкой вольницы, то в виде крестьянских бунтов: личностному началу. Девятнадцатый век потому был таким продуктивным для русского человека, что в нем, в конце концов, восторжествовала личная свобода человека и гражданина.

Личная свобода, личная ответственность, личное право выбора, личное решение, личная вера — прямой путь к личному достоинству. Важно не впасть в идеологию правоверия. Важно исключить морализаторство.

На одном из лондонских памятников я прочел следующие слова — "Патриотизма недостаточно". Согласен. Недостаточно патриотизма. Нужны реальные личные достижения. И государство, если для чего и будет нужно в XXI веке, так только для того, чтобы обеспечить гражданину свободу и право действовать во благо себе и миру. Для этого граждане содержат правительства. А если правительство не может вместо десятков тысяч гаишников установить, как в Англии, видео и фотокамеры на перекрестках и тем самым направить и деньги, и живую рабочую силу в нужном направлении, пусть честно скажет, что ему нужна консультативная помощь и, возможно, найдутся пристойные консультанты, которые такую помощь окажут.

Думаю, что лет через двести государство, не способное обеспечить население своих стран самым необходимым — справедливыми и твердыми законами, доступными средствами связи и транспорта, лекарствами, реальным прожиточным минимумом, образованием, гарантированным способностями, а не доходами, будет признаваться международным сообществом недееспособным и над ним будет устанавливаться международная опека, как над душевнобольным. Пока же — вернусь к своим впечатлениям.

Проблемы и отличия

Существуют ли они в Англии? Сколько угодно. Вот текст обращения из буклета одной из общественных организации: "Ваш ребенок серьезно болен? В местной больнице нет нужного оборудования и лекарств? А ваш депутат голосует за то, чтобы выделить шесть миллионов фунтов стерлингов на ремонт гостиной парламента?" Не правда ли, что-то напоминает? Есть и проблемы, и мошенничество, и аварии, и наркотики, и неудачная личная жизнь. Все это есть. Их водители тоже могут не остановиться на остановке или не подождать бегущего пассажира. Но могут и наоборот — и обождать, и остановиться. Дело не в этом. Дело в том, что существует разница в приоритетах.

Для нас компьютер и мобильный телефон — роскошь. Для них — привычное условие жизни. Такое впечатление, что у каждого чернокожего нашего собрата (почему-то именно у них) при себе непременно мобильный телефон. Об автомобилях я также промолчу, т. к. это — тема, набившая оскомину. Дешевый мобильный телефон и дешевый автомобиль (соответственно, 30 и 2200 долларов) — не могут служить средством повышения статуса. Это очевидно.

Дело в том, что отличается исходная система мотивации в наших сообществах. В советском обществе система мотивации была депривационно-дефицитной. Человека лишали всего (ведь права частной собственности не было) и заведомо ставили в позицию босого и голодного нищего, который за подачку (в виде "гостинки") будет готов на многое. А за более солидную подачку — на все. Такова нагая, абстрактная схема-модель. Таковы, в сущности, исходные установки и в постсоветском социуме. Просто раньше депривационно-дефицитную модель мотивации поддерживало советское государство, а теперь — кланы, рвущие на куски тушу бывшей государственной собственности.

В Англии, где не было социалистической революции и где право частной собственности существовало всегда, как я понимаю, налицо иная модель мотивации: модель развития. При которой исходные установки таковы: когда человек не голоден и одет, у него появляются другие, не только биологические, интересы и потребности.

Возможно поэтому в Англии, как и в США, люди беспрерывно жуют: на улицах, в автобусах, в аудиториях. Еда везде и всюду, в необозримом количестве. Недорогая. То же — и с одеждой. Конечно, есть и чрезвычайно дорогие магазины, и чрезвычайно дорогие деликатесы. Но в супермаркетах, этих сверхдешевых реальных воплощениях "капитализма для народа", можно и за 20 фунтов (35 долларов) закупить продуктов на неделю и не страдать от голода. При том, что зарплата обычного секретаря — 15—20 тысяч фунтов в год. Начинающего водителя автобуса — 270 фунтов в неделю. А налоги не превышают 30%. Конечно, мы отличаемся.

Есть разница в образовании — квалификационных отличиях. Начальная ступень высшего образования в Англии — бакалавр: три года обучения в университете. Бакалавр не имеет права преподавать дисциплину, в которой он профессионализировался. Те, кто проучился в университете пять лет и защитил дипломную работу (магистерская диссертация), получает звание "магистр". Выполнить магистерскую диссертацию по смежной специальности в течение года в данном университете имеет право любой выпускник другого университета, проучившийся там пять лет. Для тех, кто уже закончил университет и, как правило, имеет звание магистра, существует post-graduate research (аспирантура), которая дает возможность защитить докторскую диссертацию по конкретной дисциплине, например, психологии. Ученая степень именуется Doctor of Psychology (доктор психологии, или Psy. D.), что соответствует примерно ученой степени нашего кандидата наук. И, наконец, для тех, кто занят в post-doctoral research (наша докторантура) существует возможность подготовить Ph. D., т. е. диссертацию на соискание ученой степени доктора философии по психологии, медицине, или науке — докторскую диссертацию в нашем смысле слова. Я видел эти диссертации в библиотеке, знакомился с ними. Добротные, высоквалифицированные работы.

Есть отличия в языке.

Мы говорим: "Послушай".
Англичане: "Я говорю".
Мы говорим: "Страстная пятница".
Англичане: "Хорошая пятница".
Мы говорим: "Ребенок родился".
Англичане: "Был доставлен".
У нас "национальный" — этнический.
У них "общегосударственный", а не "частный".
"Национальная сборная" — это сборная страны.

Мы свои храмы разрушали. Англичане берегли и строили новые. У нас, я надеюсь, никогда не будут возведены столь безвкусные бетонные сундуки, как Королевский театр в Лондоне, или такие мрачные кирпичные застенки, как строящаяся Галерея современного искусства. У нас, по причине холодного климата, никогда не будет проблем с чернокожим населением. И мы всегда, в отличие от англичан, будем разрешать нашим детям играть в наших дворах, а не тащиться с ними обязательно в парк.

И последнее. Об отношении к животным.

Во дворе моей хозяйки подкармливается рыжая (не ручная) лиса с лисятами. За оградой двора (по-английски garden) живет дикая лошадь, которую хозяйка тоже кормит по утрам. А однажды был у меня такой случай. Вечером, укладываясь спать, я вдруг услышал странный звук, как мне показалось, в комнате. Как будто что-то упало. Но все вещи были на местах. Поскольку в "барабашек" я не верю, а слуховых галлюцинаций у меня пока не наблюдалось, я не придал этому никакого значения. Но когда утром странные звуки повторились, а затем спросонья и, как мне показалось, прямо возле себя я услышал странно громкий, явно не принадлежащий человеку вздох, я решил обследовать комнату. Позвал хозяйку. Оказалось, одна из белок, живущих у нее во дворе, пробралась через черепичную крышу на чердак и устроила в старой трубе неработающего камина гнездо. Грызя и раскалывая орехи, она уронила вечером один из них в камин, а утром попыталась его достать.

* Вопрос читательницы в газете: "Каждый год я высаживаю крокусы в саду и каждый год белки их выкапывают. Что делать?" — Evening Standart. Homes & Property. 1997.1 October, р. 26

Да, англичане любят природу, дружат со зверьем. При том что самолеты в небе летают стаями — в Лондоне пять аэропортов каждый из которых раз в десять больше Борисполя и с каждого каждые две минуты взлетает самолет и, соответственно, совершает посадку, здесь, в районе Лондона, который называется Forest Hill (Лесной холм), у многих, подкармливаются лисы, живут белки.

В Лондоне после введения налога на уголь и появления электрокаминов исчез смог. И собаки не гадят на улицах. Потому что англичане по-настоящему любят природу, уважают себя и других людей. Английские женщины почти не носят юбок и платьев, гораздо чаще брюки. Мужчины помешаны на пиве и футболе. Билеты на некоторые матчи могут быть закуплены на несколько сезонов вперед.

Англичане живут своей жизнью. Они много работают. В том числе и научные сотрудники. И много зарабатывают. В среднем в 15—20 раз больше нашего. Среди англичан, на мой взгляд, повышенное количество левшей. Возможно, поэтому у них и левостороннее движение. Быть может, англичане в большинстве своем "правополушарные", и поэтому лучше понимают подтекст события или ситуации. Они чтут своих героев и иронично произносят "Великая Британия", добавляя: "Мы уже давно не великая, а даже очень маленькая страна". Они любят свою страну, упрямо называя ее Англией. Они не любят бездельников, попрошаек и нытиков. Они любят целеустремленных, честных и воспитанных людей. Они любят традицию в повседневности и новизну в науке. К примеру, одно из выполняющихся в Институте психиатрии исследований, в котором я участвовал (правда, как испытуемый), направлено на построение нейронных карт мозговой активности при восприятии эмоций. С применением функционального магнитно-резонансного сканирования мозга, с использованием самой добротной техники статистической обработки данных. И таких исследований — десятки и десятки: по нейробиологии, фармакологии, патопсихологии, психиатрии, неврологии, по отдельным психическим процессам, психофизической проблеме и т. д. и т. п. Годовой бюджет одного только Института психиатрии — 22 млн. фунтов стерлингов (за 1996 год).

Но жизнь измеряется не только деньгами. Есть и другое ее измерение: эмоциональное. В Лондоне я скучал по Киеву, по своей семье, по друзьям. В Киеве мне будет не хватать этой напряженной и будничной атмосферы повседневной научной работы, надежного, как трактор, компьютера Hewlet-Packard и столь привычного на каждом шагу "извините" и "спасибо". Спасибо, Англия!

RSS Обсудить